Когда он приказал зажарить ему поросенка, поднялся адский крик; никто не хотел отдавать своего. Среди всех нас, кроме меня, едва ли нашелся бы человек, сохранивший здравый смысл. Но я сообразил, что дело пахнет бунтом и тогда всю вину не без оснований взвалят на меня, как на самого смышленого.
— Сеньор комиссар, — сказал я, — мой поросенок к услугам вашей милости. Соблаговолите приказать, чтобы с меня сняли кандалы, — конвойных здесь достаточно, — и тогда я собственноручно приготовлю вам жаркое; некогда был я неплохим поваром и не все еще позабыл.
Поблагодарив за любезность, комиссар сказал:
— Недаром, как попал ты ко мне, я сразу заметил, что ты человек не простой и, видимо, из хорошего рода. За подарок благодарю и жаркое твоего изготовления отведаю с удовольствием.
Меня освободили от цепей, и комиссар, поручив стражникам присматривать за мной, потребовал надлежащих приправ; но в этом жалком трактире ничего не нашлось, и я сдобрил жаркое лишь взбитыми яйцами и солью.
Приготовить начинку тоже было не из чего, но я сделал подливу из куриных печенок, и комиссару, когда он ее попробовал, она пришлась весьма по вкусу. В это время в трактир зашли трое путешественников; при виде галерников они обеспокоились — от таких молодцов добра не жди. Столом в трактире служила длинная скамья, придвинутая к другой, пониже. Обед подали для всех сразу.
Комиссар пригласил путников разделить с ним трапезу. Те сели рядом, и один из них положил свой дорожный мешок под стол у ног, а подле мешка — сумки, в которых был сыр, мех с вином и кусок окорока. Чтобы удобней было доставать еду из сумок, ему пришлось немного отодвинуть мешок, так что сумки оказались между мешком и его ногами. Заметив его опасения, я смекнул, что на то есть причина, и, попросив у хозяйки нож, засунул его в рукав, а под стол поставил чан с водой для охлаждения вина. Всякий раз как комиссар просил налить ему, я наклонялся под стол и заодно обрабатывал мешок. Расстегнув пряжки, я слегка надрезал мешок и вытащил оттуда два небольших, но довольно увесистых свертка, которые спрятал в панталонах. Затем застегнул пряжки, и мешок принял прежний вид.
Кончился обед, убрали со стола, путешественники расплатились и ушли, а мы начали строиться, чтобы продолжить путь. Мой дружок Сото шел в другой цепи, и меня огорчало, что я до сих пор не мог перекинуться с ним хоть словом. Теперь же, прежде чем меня снова заковали, я крадучись подошел к Сото и передал ему на хранение оба свертка, чтобы потом при более удобных обстоятельствах посмотреть, что в них. Сото взял их с радостью. Тайком ото всех он заколол своего поросенка, засунул свертки в распоротое брюхо, а чтобы они не выпали и были укрыты от чужих глаз, заткнул разрез потрохами.
Я попросил комиссара оказать мне милость — поставить вместе с приятелем, на что тот охотно дал согласие. Одного галерника с той цепи поставили к нам, а меня на его место.
Шли мы очень лениво, спешить было некуда.
По дороге я обратился к Сото:
— Слушай, друг, куда ты их спрятал?
Сото, будто впервые меня видит и ничего у меня не брал, вытаращил глаза, — я даже подумал, что, по своему обычаю, он хлебнул лишнего и спьяну все забыл. Стал я напоминать ему, а он все отрицает и даже злится.
— Да ты, братец, никак выпил? — сказал он. — Что ты у меня спрашиваешь? Что ты мне давал? Знать не знаю, ведать не ведаю.
Бешеная злоба вспыхнула во мне от такой неблагодарности: ведь я всегда делился с ним каждым куском, каждым реалом. Да и от этой добычи он получил бы свою долю, кабы не отрекся от нашей дружбы и не стал отрицать, что взял свертки.
Сото был малый вспыльчивый. Мои увещания вывели его из себя, он начал громко ругаться и богохульствовать, так что комиссар хотел наказать его. Пользуясь благоволением начальства, я попросил не трогать Сото, — парень, дескать, не в себе. Комиссар пожелал узнать причину его буйства. Видя, что мой дружок намерен все присвоить, я рассудил так: «Коль расскажу правду комиссару, он не отдаст мне свертки, но, может, хоть что-нибудь уделит. Нет, не допущу, чтобы этот ворюга все забрал и надо мной насмеялся». Я рассказал, как было дело, и комиссар загорелся желанием отнять добычу у нас обоих.
Он приказал Сото немедля вернуть все, что я дал. Тот нагло отпирался. Комиссар велел стражникам обыскать его, но как они ни старались, свертков не нашли. Я подумал, что Сото, по моему примеру, передал их другому. Об этом я сказал комиссару, заявив, что свертки не иначе как спрятаны у кого-нибудь из галерников, а в том, что я дал их Сото, могу поклясться.