В подобных размышлениях провел я большую часть ночи, обливаясь горючими слезами, и наконец уснул, а когда проснулся, почувствовал, что сердце мое обновилось. Возблагодарив господа, я помолился о том, чтобы он не оставил меня. С той поры я часто исповедовался, старался жить честно, с чистой совестью — и так прошло некоторое время. Хоть был я из плоти и крови и на каждом шагу спотыкался, а нередко и падал, все же от прежних дурных привычек я постепенно отучался и грешил меньше. Но из-за постыдного прошлого мне уже не верили. В этом величайшее зло, которого злым не миновать: даже их добрые дела люди хулят и порочат, видя в том одно притворство.
Есть у нас в народе поговорка: «По кануну праздник узнается». Хочешь узнать, благоволит ли к тебе господь, посмотри, чем он тебя жалует. Ты ревностен к вере, ты радеешь о ближнем — какова же цена делам твоим? Нетрудно проверить, угодна ли богу твоя жертва и воззрил ли он на тебя. Посмотри, так ли он жалеет тебя, как пожалел самого себя. Ибо лишь тогда господин поистине любит слугу, когда делит с ним хлеб и платье, сажает его за свой стол, поит своим вином, укладывает в свою постель и ни в чем от себя не отличает.
Что досталось Христу? Что любил Христос? Что претерпел Христос? Муки. Ежели он разделит их с тобой, стало быть, крепко любит, ты его отрада, с тобой он пирует. Пользуйся же его угощением! Если богатством он тебя не наделил и радостей не дал — не думай, будто он беден, скуп или жаден. Этим благам грош цена. Оглянись и ты увидишь, что ими владеют мавры, нехристи да еретики. Друзей же своих, избранников своих господь жалует бедностью, тяжкими трудами и гонениями. Когда б я прежде постиг сию истину, то, с соизволения господа, иначе воспользовался бы его дарами.
Излагаю это потому, что рассуждал так от всего сердца. И хоть мне, великому грешнику, нельзя было надеяться на награду, я даже за эту малость, за это, горчичное зерно благих намерений тут же получил воздаяние.
Началась для меня пора новых гонений и трудов тяжких, — видимо, богу угодно было в полной мере просветить меня. Положил он конец моим роскошествам, посыпались удары, как по двери молотком, и я лишился даже скудной тени жалкого плюща. Плющ мой засох, корни его подточил червь, остался я под палящим солнцем; нагрянули на меня новые беды и несчастья, откуда и не ждал, ибо не знал за собой вины. Несчастья же для человека, постигшего их пользу, — истинный клад. И раз ты до этого места дошел и не соскучился, выслушай уж до конца повесть о моих мытарствах, которую я завершу в следующей главе.
ГЛАВА IX
Гусман продолжает описание своих мытарств на галере и рассказывает, как он вышел на волю
Жил некогда знаменитый художник, столь искусный в своем ремесле, что второго такого мир не знал. Привлеченный громкой славой, явился к нему в мастерскую богатый кабальеро и попросил написать прекрасного коня в роскошной сбруе, скачущего по полю. Художник исполнил заказ как мог лучше и, закончив картину, отставил холст в сторону, чтобы подсохли краски. Пришел кабальеро узнать, скоро ли будет готова картина, и художник, ответив, что уже готова, подвел к ней заказчика. Но, помещая холст на просушку, мастер не думал о том, как его ставил, и случилось так, что ноги коня оказались вверху, а седло внизу.
Взглянув на картину, кабальеро огорчился: ему показалось, что конь изображен не так, как он просил. «Сеньор живописец, — сказал он, — я хочу, чтобы конь был написан скачущим, а тут он как будто кувыркается».
Разумный художник ответил: «Вижу, ваша милость мало разбирается в живописи. Картину я написал как должно. Поверните-ка холст». Картину повернули, и заказчик остался весьма доволен превосходной работой, а также тем, что заблуждение его рассеялось.
Созерцая дела божьи, мы часто думаем, что конь кувыркается; но ежели повернуть картину, созданную высочайшим мастером, мы увидим, что она такова, какой должна быть, и творение его совершенно. Мы сетуем на невзгоды, ибо не разумеем их сути. Но когда тот, кто ниспосылает их, укажет на сокрытое в них спасение наше и мы взглянем правильно, муки обернутся радостью.
Ни один из каторжников на галере не был так обласкан надсмотрщиком, ибо только я один умел ему угодить. Но повернулось колесо фортуны и низвергло меня в прах самым неожиданным и удивительным образом.
На корабль прибыл для прохождения службы некий кабальеро, однофамилец и как будто даже родственник капитана. Был он богат, одевался роскошно и, по обычаю военных, носил на шее большую цепь, вроде той, что была у меня когда-то. Кушать подавали ему в каюте на корме, где стоял его поставец с великолепной серебряной посудой; прислуга у него была своя, отлично вышколенная. И вот назавтра же после прибытия на галеру из его цепи исчезло восемнадцать звеньев ценою не менее чем в пятьдесят эскудо.