ГЛАВА I
Гусман де Альфараче просит о снисхождении к своей затянувшейся повести, призывает выслушать его со вниманием и объясняет свои цели
Ты подкрепился и отдохнул на постоялом дворе. Вставай же, друг, если хочешь продолжать наше совместное странствие. Хотя впереди еще долгий путь среди диких зарослей и по каменистым осыпям, он, надеюсь, покажется тебе не столь тяжким, если я дам обещание привести тебя к желанной цели. Не пеняй на свободу моего обращения и не сочти ее за бесцеремонность, непозволительную в отношении такого лица, как ты. Ведь назидания мои обращены не к тебе; но ты мог бы употребить их в поучение тем, кто, подобно мне, нуждается в уроке.
Ты скажешь, что во всех моих рассуждениях нет ни ладу ни складу, ибо я и сам не знаю, в чей огород кидаю камни. В ответ сошлюсь на пример одного юродивого, который швырялся булыжниками, приговаривая: «Эй, берегись! Эй, берегись! В кого ни попадет, все не мимо!»
Признаться сказать, я сужу о других по себе и меряю на свой аршин. Мне кажется, что ближний не святее меня — такой же слабый, грешный человек, с теми же естественными или противоестественными пороками и страстишками. Все мы одного поля ягода, думается мне. Сам я нехорош, потому и в других не вижу хорошего; в этом беда всех людей моего склада.
Стоит мне взглянуть — и фиалка наливается ядом, на снегу выступают черные пятна, блекнет и вянет свежая роза, едва ее коснется моя мысль. Нет, лучше мне не продолжать историю своей жизни: я ничем бы тебе не досадил, и не пришлось бы теперь оправдываться, чтобы удержать слушателя и добиться заветной цели.
Многие, если не все, успевшие отведать моей стряпни, скажут, пожалуй, что не следует продолжать столь бесстыдную повесть. Но я с ними не согласен. Пусть я еще хуже, чем ты обо мне думаешь, — все равно не могу признать твое мнение справедливым. Никто не судит о себе так строго, как судят о нем другие. Я думаю о себе то же, что и ты о себе. Всякий считает свое общество наилучшим, свою жизнь похвальной, свое дело правым, свою честь безупречной, а свои суждения разумными.
Я долго думал, прежде чем решился продолжать: ведь успеха можно добиться, лишь тщательно взвесив все обстоятельства; что сделано второпях — то хило и недолговечно и принесет лишь горькое раскаяние. А где одно хромает, там и другое не идет на лад. Если не хочешь, чтобы труды твои пошли прахом, — что нередко случается, — надобно хорошенько все рассчитать, начиная с самых первых шагов.
Удачно начатое дело можно считать наполовину законченным, ибо почин предопределяет весь дальнейший путь. Если даже первые шаги незначительны, они могут завести далеко и иметь великие последствия; а посему не будем спешить и выслушаем все добрые советы. Но коли решение принято, само благоразумие велит действовать отважно, и тем отважней, чем благородней цель.
Только пустой и вздорный человек бросает дело на полпути, особливо когда нет чрезвычайных и неодолимых препятствий, ибо в достижении цели — вся наша слава и гордость. А для меня, как я уже говорил, нет иной чести, как принести пользу, помочь тебе без труда и лишений проплыть опасный путь по житейскому морю. Мне достанутся розги, тебе — полезный урок. Мой удел — голодать, твой — учиться на моем примере. Я терплю позор, чтобы ты узнал, как беречь свою честь.
Недаром говорит пословица, что ласковый теленок двух маток сосет; поступи же, как умный зять, который лаской добыл у сурового тестя кров, стол, постель, деньги, жену для утехи, да еще верных рабов и забавников для своих ребятишек — деда и бабку. Я уже на палубе, сходни убрали, возврата нет: жребий брошен, слова не воротишь, я обязан исполнить обещание и продолжать то, что начал.
Предмет мой пошлый и низкий; начало было презренно; но если ты, словно вол, жующий жвачку, станешь вновь и вновь обдумывать мою повесть, то увидишь, что она значительна и глубокомысленна. Я же сделаю все, что в моих силах, дабы исполнить задуманное. Стоило ли смущать твой покой историей первых моих шагов, чтобы умолчать о дальнейшем?
Многие скажут, а может быть, уже и сказали: напрасно всевышний даровал тебе жизнь, и напрасно ты о ней рассказываешь, — это дурная и беспутная жизнь, и лучше бы тебе помолчать, а другим и вовсе про тебя не знать. Но ты далек от истины, и помыслы твои нечисты. Сдается мне, что ты опасаешься за свою любимую мозоль: я до нее еще не дотронулся, а тебе уже больно. Дело известное: когда кающийся грешник истязает себя по наложенной епитимий, раны начинают сильнее болеть, если их врачует чужая рука.
Либо я говорю правду, либо лгу. А только я не лгу. Как возблагодарил бы я бога, если бы то была ложь! Ведь я тебя знаю: рассказывай я какие-нибудь небылицы, ты слушал бы охотно и таял бы от удовольствия. Но я говорю одну лишь правду, а правда горька. Она колется, потому что колючая. Если бы ты сам был чистеньким, без пятнышка, а грязен был бы твой ближний, если бы гром грянул не над твоей, а над соседской крышей, ты был бы всем доволен и ничуть бы не осерчал. И рассказ мой, и сам я — все пришлось бы тебе по душе. Но нет! На сей раз ты не выскользнешь угрем из рук! Найдутся и на тебя листья смоковницы[21]. Ты от меня не уйдешь!
21