На следующее утро Маннергейма разбудил шум толпы. Восставшие захватили несколько тюрем и выпустили на свободу несколько тысяч заключенных, разграбили, а затем сожгли оружейные склады. В центре шли ожесточенные бои.
Из окна своего гостиничного номера Маннергейм наблюдал за беспорядочными толпами, запрудившими улицу. Перед входом в гостиницу «Европейская» толклись вооруженные солдаты и штатские. Вдруг один из солдат заметил Маннергейма и закричал, что в гостинице находится генерал. Толпа ринулась в гостиницу. В это же время в номер к Маннергейму влетел запыхавшийся швейцар и стал умолять генерала покинуть помещение через черный ход. Маннергейм накинул на свой мундир шубу, снял с сапог шпоры и последовал за швейцаром, успев только предупредить своего ординарца, чтобы тот находился в гостинице и ждал его звонка. Выбравшись незамеченным, генерал отправился в контору Эммануэля Нобеля и попросил достать ему гражданское платье. «Мне бы только попасть на Выборгскую сторону, и все образуется», — повторял Маннергейм.
Переодевшись, генерал в сопровождении Нобеля и присоединившегося к ним французского корреспондента нефтяной компании Эжена Бо отправились на противоположную сторону Невы, где находился дом семьи Нобелей.
На мосту троицу остановил патруль и потребовал предъявить документы. Первым предъявил паспорт французский корреспондент. К нему претензий не возникло. Далее вступил в разговор Нобель, он заявил, что его документы находятся дома, куда он и направляется и приглашает с собой патруль, дабы они сами убедились в правоте его слов. Солдаты замялись и обратились к Маннергейму. Не раздумывая, генерал изложил свою версию, будто он только что прибыл из Финляндии, и все его документы находятся в багаже, который он оставил в камере хранения Финляндского вокзала, так как транспорт совсем не ходит. Маннергейм предложил солдатам достать машину и проследовать вместе с ним на вокзал. Начальник патруля приказал граждан отпустить.
Восстание было в самом разгаре, когда Маннергейм со своими спутниками добрались до жилища Нобелей. Он решил долго не задерживаться у гостеприимных хозяев, дабы не подвергать их опасности. Дом Нобелей располагался рядом с заводом, и если бы рабочие прознали, что по соседству прячется генерал, они могли бы учинить беспорядки.
Маннергейм решил перебраться к своему знакомому — лейтенанту Селину. Дождавшись вечера, генерал покинул дом Нобеля. Вот как он описывает свое ночное путешествие по взбунтовавшемуся Петрограду: «Уличное освещение было очень слабым, а окна домов оставались темными — в квартирах предпочитали не зажигать света. Мимо проезжали машины с красными флагами, в них сидели солдаты, вооруженные гражданские лица и уличные проститутки. Кое-где горели костры, там собирались люди, чтобы согреться, — март стоял очень холодный. Небо было багровым от пожаров. Время от времени раздавались звуки выстрелов».
Маннергейм добрался до дома Селина без приключений и обнаружил там кроме самого хозяина еще и своего зятя, только что прибывшего из Гельсингфорса, и отставного финского генерала Лоде. Присутствие этого генерала в доме Селина, можно сказать, спасло Маннергейма от расправы революционно настроенных солдат. Буквально на следующий день в квартиру Селина нагрянул солдатский патруль и потребовал выдать им генерала, который, по сообщению бдительных граждан, скрывался в этой квартире. Старик вышел к солдатам и заявил, что граждане совершенно правы, а генерал он и есть, правда, давно уже в отставке. Пока начальник караула проверял документы Лоде, остальные солдаты бросились обыскивать квартиру. Маннергейм сидел в халате и разговаривал по телефону со своим ординарцем. Стараясь выглядеть как можно непринужденней, он поинтересовался у солдат, зачем им понадобился старик-генерал. Солдаты в свою очередь заинтересовались, а кто, собственно, есть он сам, и почему на его сапогах видны следы от снятых шпор. Но Маннергейм уже поднаторел в вопросах конспирации и без запинки объявил, что является финским коммерсантом и недавно прибыл из Гельсингфорса. А так как в Петрограде стоят сильные морозы, то он просто счастлив, что ему удалось достать хоть какие-то сапоги. Страшный акцент, с которым изъяснялся Маннергейм по-русски, и невозмутимый вид иноземца заставили солдат поверить его словам и удалиться.