«Хи-хи-хи-хи»
Опиум в комнате, которого нет; только Луна, растущая через свою же Тьму; и только Тьма и сверху; и снизу; память места, которое было когда то там, а сейчас только тут, в голове. И место; и время; и окружение; всё было священным тогда; и Луна смотрела с печалью, а я благодарил её за эту печаль, и делал так, как должен, а она лежала совсем рядом. И я боялся уснуть, пока спит она. И все спали, кроме меня тогда. И я провозгласил её Эрешкигаль, а подругу её – Иштар, и молился Луне, пытаясь проникнуть в сон её – хоть на мгновение; медитация на грани с мастурбацией.
Молиться сейчас о чём; убить охота, о смерти её? Об обладании?
И так – ненавижу Вас, как и себя. Почему не убили? Кто-то из нас должен умереть; я знаю это ясно, и нет другой истины, которая была бы для меня яснее. Крутишь нож в ране, вытаскивая нерв за нервом; потом заживляя, но распарывая живот мой, пожирая кишки; счастливая Кали, танцующая на беспомощном Шиве.
,«Хи-хи-хи-хи»
Опиум в мире, которого нет; всё пространство – сжато до размеров комнаты, из которой я не мог выйти даже тем вечером, следуя лишь Воле моей. Только кот на коленях; взгляд безглазых ячеек на всех остальных вокруг, кровь под ногами, кровь над головой; а эта кровать – лодка, плывущая по Стиксу, а справа – та, за кем тень – даже в Аид. Все мертвы – притворяйся мёртвым, даже если сложно. Не получается, притворяйся всё равно. Все живы – притворяйся живым, даже если кажется, что невозможно. Никто не поверит, но ведь главное притворяться?
Улитка в аквариуме на подоконнике рядом – и то свободнее. Ибо не в Воле её, вылезет ли она оттуда или нет. Её мир ограничен а приори, а я тут, залез сам по воле своей, а вылезти не могу. А мой мир больше. Наверное, был когда то, а сейчас – только эта комната.
(из дневника от 17.03.**)
«Вечер. Cижу в этой тёмной комнате, пытаясь дать себе точное объяснение того, почему именно ещё не ушёл из этого места.
Единственное, что освещает пространство - небольшое количество свеч, служащее больше просто для освещения лиц, присутствующих тут. Лица эти повисли в воздухе, подобно призракам.
И несмотря на то, что стены и не освещены почти, я чувствую давление их. Давление стен. Давление потолка. Только пол будто бы не давит, а, вовсе, далеко от меня, и стоит мне только слезть с дивана, как я тут же провалюсь в какую-то бездну. Потому что комната это - будто бы единственное существующее сейчас пространство. Единственное, что есть ещё помимо его - это та бездна.
Я в аквариуме. Я не могу сейчас просто так выползти отсюда. Подобно улитке - мне нужно ждать, пока откроется крышка.
<…> Пришёл кот.<…>
"Мне кажется, ты единственный здесь знаешь, зачем я здесь."
Я чувствую какое-то родство наших душ, и он как бы увидел истинную причину моего положения, решив разделить со мной удовольствие от простого молчания, показав, тем самым, что абсолютно поддерживает меня в ситуации моей.<…>»
四
Когда она сидит передо мною
Во мраке комнаты рефлексами играя,
Я представляю нож, скользящий через скорбь
Слепыми гранями швы смуглой кожи разрывая
Навйа Нвар, 1986
Это пришло внезапно совсем. Только подумал тогда, просто подумал, а что если… и представил, как разворачиваю этот нож от себя и направляю против неё. Грехоподобные мысли, ересь червя.
Но эта ересь так грела мне душу потом. Эта ересь не покидала меня. И я думал, почему, и каким образом, но так стремится проявиться обожание моё, и это было в то время как раз, когда нас отправили в столицу на практику, и там надо было препарировать труп. И это было какое-то счастливое волнение на грани безразличия. Нас было тогда четыре человека в нашей группе; я, она, подруга её и какой-то странный Ли из Вьетнама, который всё время кричал потом на ломанном нашем, что мы режем не так и смотрим не так, и выглядим не так; и я почему-то такую близость почувствовал с ним тогда; и чем больше он ругал нас, тем легче мне становилось; и может, потому, что это так он выхватывал меня из этого колодца абстрактных переживаний, в колодец более примитивный и менее глубокий;
И когда группы завели в зал, в котором на операционных столах лежали готовые для препарирования трупы, что-то будто хлопнуло там – за спиной, как будто позади закрылась дверь, а пути назад не было, но это был звук более глубокий и менее слышимый; немного напоминающий тот шёпот стен университета, и как родной; как будто шептал другие слова, но всё тот же.
И лица трупов не были видны – всё, кроме грудной клетки, в которой мы должны были копаться, было закрыто. И мы подошли к столу, и я понял, что фигура этой мёртвой девушки должна очень походить на её фигуру, стоящую рядом со мной, приготовив скальп уже, хоть и дрожа немного; и мне так захотелось увидеть лицо трупа, что всё дальнейшее препарирование мог смотреть только на то, как Вы режете её, не смея думать ни о чём другом.
И я смотрел на Ваши хладнокровные глаза в этот момент, и мне становилось так приятно снова на душе; мне представилось вдруг, как я режу Вас с такими же хладнокровными глазами; и мы купаемся в море крови потом, ликуя, а Вы с ухмылкой смотрите на меня как на дурачка потом, склонив голову на бок, как Вы обычно делаете, и, вырыгнув последний глоток выпитой крови, падаете на землю, пропитанную ей уже; и увязаете потом, захлёбываясь грязью.