Как сталось так, что вы живее всех живых?»
Библия Тиамат, Книга слёз
Каждый вечер мой иду теперь на свидание с городом и Луной; и опуская ногу на асфальт, шагая с пандуса во тьму, я ныряю в гуталин; и он поглощает меня, он делает мои мысли ещё темнее, а желания – ещё греховнее. Шаг за шагом в темноту – но на всех уровнях гуталин одинаково чёрен. Такая же чёрная луна с ухмылкой курит опиум на небесах, и как бы шепчет мне что-то; мне все шепчут что-то, и я знаю это точно; это не шизофрения, это мой собственный голос находит отражение в невидимых стенах вокруг. Ещё одна одинокая ночь, и я надеюсь увидеть Вас; и я выхожу с одной лишь целью; и я беру нож с собой с одной лишь целью; и я иду к Вашему дому; а я знаю, где он, и я надеюсь, Вы помните, так было когда-то, что я провожал Вас тем вечером, когда ещё улиткой томился в лодке, плывущей по Стиксу в бесконечном аквариуме; и нам Луна светила на небе тогда ярко, и я надеюсь, Вы помните это, и помните эти приятные времена, когда я мог любить чисто и открыто; когда я не ходил за Вами тенью, потому что мне это не было нужно, но я шёл рядом с Вами, и мы смотрели на Луну, а я мысленно благодарил её за то, что я сейчас с Вами, а Вы – со мной. И мне не нужно было благодарить смерть за то, что я созерцаю красоту; и я не мечтал вырывать сердца других, потому что сам отдал Вам сердце, позволив оставить на нём неизлечимые ожоги, сейчас бережно храня и извиняясь перед ним; и я был счастлив от того, что пресмыкаюсь, подобно червю, что борюсь за то, что хочу, хоть и непроизвольно дёрнувшийся мускул может раздавить меня; и я видел, что Вы жили, и я был рад; и тогда, когда Вы заболевали вдруг, проводил ночи в медитации и молитвах, взывая к своим тёмным Богиням, чтобы они вылечили Вас; и я был счастлив, когда пытался проникнуть в Ваш сон хотя бы на мгновение, сидя тогда в углу, когда Вы спали; и был счастлив, представляя, что Вы живы, и что Вы здоровы; и это были времена, когда я не тонул в гуталине; и как бы я хотел вернуться туда сейчас. Когда я был счастлив в живой любви, и мне так хочется этого, что я пытаюсь даже убедить себя в этом, но вынужден принять себя таким, каким я стал. Я не могу убежать от Вас, так какие же у меня шансы сбежать от самого себя! Воистину, сие есть цена за любовь, и крест я этот несу с гордостью.
Со Смертью за руку гуляя по ночному Кобе, я молюсь про себя, чтобы это были Вы.
А Смерть говорит мне как бы: «ты будешь с ней вместе вновь, и ты будешь счастлив, и ты должен помнить, зачем ты берёшь с собой нож каждый вечер; и ты должен исполнить эту Волю, и тогда ты будешь с ней, и я обещаю это тебе. Вы будете вместе вечно.»
И я иду к Вашему дому; я помню Ваш подъезд, но не знаю окна; и я сижу напротив подъезда в тени, надеясь, что дверь откроется, и выйдете Вы; и я брожу сквозь домов в бесцветной ночи, ожидая, что встречу знакомый силуэт за углом; с закрытыми глазами я могу пройти от своего дома до того так же быстро, как сделал бы это с открытыми.
Сидя вот так пред Вашим домом, я понял, что это будет Местом Силы отныне. И когда мне плохо, когда кошмары мучают меня, когда сомнения закрадываются ко мне в душу, представляю это место; и представляю Ваш дом; и вспоминаю, как провожаю до него, и Луна на небе светит ярко, и мы, живые, а я счастлив и не так страшен самому себе, как сейчас; как я не считал себя таким отвратительным, и только лишь потому, что Вы были тогда рядом.
16.02.**
«Сегодня я видел сон, и там были Вы, покинутое совершенство форм, стояли спиной ко мне, а потом сказали, что совершите самоубийство.
Я окликнул Вас по имени, и Вы обернулись со снисходительной улыбкой.
Я же улыбаюсь кратко и говорю: "До свидания"
И с этими словами весь мой мир завибрировал от боли, будто это был звук Иерихонской трубы.
Потупились ли чувства мои от переизбытка ликования, или была это фрустрация...
Но потом я вижу Вас, спящую спокойно; и не собираетесь больше совершать печальную Волю свою.
Я в бешенстве проклинаю.
Не помню, было ли у сна продолжение.»
А, я помню ещё отца её; мне приходилось видеть его как-то раз. Жуткий, некрасивый, и я подумал тогда ещё, как великолепна её мать, должно быть; я отца этого ненавидел где-то на подсознательном уровне, кажется, потому что говорила мне про него что-то; но мать её – обожал, хоть и видел раз всего, и даже не запомнил хорошо внешность, хоть и хранил в себе образ призрачный
И я молился ей, благодаря, что дала жизнь, которую с таким очаровательным рвением стремлюсь превратить лишь в память; хотел увидеть слёзы её, стоящей у гроба Вашего, гадающей, кто мог поступить так с дочерью её; и чем заслужила она это; но гадать она будет, не зная не деле, как отвратительна её дочь; не зная, что, проникнув в суть эту лицемерную, сама поступила бы так же, и поступила бы более даже жестоко; а я бы стоял рядом, как стоял тогда с Вами, когда утонула подруга Ваша, утешая; и она бы уткнулась и плакала бы в плечо моё; и скорбела так, а я бы скорбел вместе с ней; она бы искала утешения во мне, и находила; а я бы показывал, что разделяю грусть её, и это было бы чистейшей правдой; а Вы бы смотрели на нас из-под земли, плывя по Стиксу в Аиде, и что бы чувствовали тогда? Я хочу знать только это, потому что бросил все остальные попытки узнать и понять мысли и чувства этого гордого нелогичного существа.
Пффф, кому нужна логика в этом мире, где тропа Ангелов ведёт через Преисподнюю прямиком к червю, который возносится над Господом, извиваясь в зверином канкане со своим вторым концом в свете сломанных прожекторов.
Аплодисменты.
Со своих мест поднимаются те, кого нет. Они хлопают и ликуют, и просят неслышимым голосом невидимый бис. Червяк загордился столько, что в свете сломанных прожекторов этих расплавится вскоре;
И этот отец, мне кажется, смотрел на меня как-то раз, когда я проходил вот так вот, измазанный гуталином очередной ночи, из окна Вашего дома; и мне стало так страшно, и я пошёл скорее подальше от этого места; и я боялся, что это был и вправду он, и до сих пор надеюсь, что мне лишь показалось.