И от этого у нее судорогой сводило напряженные ноги, живот от предвкушения охватывали частые сладкие спазмы.
Девушка в струнку вытягивалась, чтобы не раскричаться, чтобы не застонать в голос от охватывающего ее безумия — от яростного и жгучего желания.
— Как будто вы мало целовали женщин... Думаю, их имена вы не назовете, даже если спросит ваша будущая королева!
— Никого, — злобно рявкнул принц. — Я не целовал никого. От женщин мне нужно другое! не эти слюнявые причмокивания!
«О, прелесть какая, — восхитилась про себя девушка. — Да это первый его поцелуй?! Я бы сказала, что это романтично. Но он мне сейчас половину лица отожрет».
— Да? Неужели? А первым ко мне целоваться вы полезли, а не я к вам!
— Сейчас исправим эту оплошность!
Он поспешно, путаясь в одежде, высвободил из штанов жесткий член и, помогая себе рукой, приставил его к мокрому лону Эвиты.
Пальцы его, которыми принц провел по раскрытой промежности девушки, стали мокрыми от ее влаги, от ее неистового желания.
И это еще больше разозлило и раззадорило принца.
— Говоришь «нет», а сама мокрая по колено! — рыкнул он.
Цепко ухватив ее за бедра, он в одно движение насадил девушку на свой вставший член и толкнулся в ее узкое тело так жестко и яростно, что она вскрикнула от боли, сжавшись.
— Все равно моей будешь, — рычал он злобно, толкаясь еще раз, жестко и жестоко, нарочно заставляя ее вопить еще и еще. — И не смей! Больше! думать! О поцелуях! С
другими!
Он трахал ее яростно, жестко.
От каждого толчка в ее тело Эвиту подбрасывало, она всхлипывала и ахала, распластавшись по стене, плавясь от всепожирающей яростной страсти, с какой принц брал ее.
— Ненавижу.
— врешь, мерзавка!
Он навалился на не всем весом, прижался животом, грудью, влажным от бисеринок пота лбом — в ее лоб.
Он заполнил собой ее лоно, все ее существо, и продолжил свои неистовые толчки, вжимаясь в ее нежное тело до боли, до самого чувствительного бархатного донышка ее естества.
Она кричала и не слышала своего голоса.
Только чувствовала, как его член терзает ее, ворочаясь в ее теле, скользя туда и обратно, толкаясь в глубине лона, отчего у девушки дыхание перехватывало.
Принц зажимал ее вопящий рот губами, словно поцелуи, эта нежная и страстная ласка, пришлись ему по вкусу, и он требовал от изнемогающей девушки еще и еще.
И тогда она замолкала и чуть постанывала, упрямо сжав зубы.
— Пощадите, — молила Эвита
Все ее ощущения сосредоточились там, между ног
ЕЙ казалось, что там расцветает жгучее, непереносимое, тяжелое удовлетворение, которое просто растерзает ее.
Сметет ее разум, подбросит ее до звезд и вытряхнет душу.
— Я уничтожу тебя, мерзавка! — шипел мужчина, вдалбливаясь в ее тело все сильнее, все настойчивее.
Он смотрел в ее глаза, затуманенные безумием и накатывающим волнами наслаждением, и трахал девушку все злее, пока она не выдержала и не сдалась.
Пока она снова не раскричалась в полный голос, извиваясь в его руках, сжимая спазмирующим лоном его член, отчаянно кончая.
— Негодяйка.
Удовольствие рвалось из ее груди хищным, звериным рычанием. Последние ее жалкие стоны он слизал с ее губ жадным горячим языком. Губы Эвиты дрожали, она слабо отвечала на бешеные поцелуи мужчины, вздрагивая от яростных толчков в ее тело.
— Мы могли бы начать наше знакомство куда нежнее, — выдохнул он, кода накатило его удовольствие.
Он вжался в ее тело, выдохнул горячо пульсирующее наслаждение, вздрагивая и сжимая до боли ее затылок, ее взлохмаченные волосы.
ЕГО горячие губы снова нашли ее, и теперь поцеловали осторожно, так, как и полагается мужчинам целовать женщин — лаская.
— Но ваша мать, — простонала Эвита, все еще в плену удовольствия. — Она ненавидит меня... да она и вас возненавидит, если узнает о вашей тайне. Есть ли смысл в нашем знакомстве, пока всем управляет она?
Эти слова казались девушке логичными и естественными. Она просто вспомнила об опасности, отойдя от безумства страсти. Но принц это воспринял как-то иначе.
Болезненно и с непонятной ненавистью.
Он отпрыгнул от девушки, которую обнимал миг назад со страстной нежностью, как от прокажённой.
Эвита, оставленная без поддержки, еле устояла на подгибающихся ногах, опираясь на стену.
— Я не могу! — выдохнул он гневно. Ноздри его побелели от злости и затрепетали.
Расслабленная нега испарилась из глаз.
— Чего не можете? — произнесла Эвита, выпрямляясь и стараясь стоять прямо, хотя коленки ее дрожали — Вы, согнувший в бараний рог все Цветущие королевства, не можете обуздать злобу своей матери?
— не могу! — повторил принц, торопливо приводя свою одежду в порядок.
— Не можете? Или боитесь королеву?!
— я не могу! — злобно рыкнул в третий раз принц. Глаза его полыхнули лютой яростью. —
И дело тут не в страхе перед королевой. Я не могу!
— что, умеете держать данное слово, в отличие от моего отца? — насмешливо поинтересовалась Эвита, стягивая на пруди разорванную одежду. — Присягнули на верность королеве, и вынуждены служить? Хотя она такое чудовище, что уничтожила бы и вас? И как, стоит это того? Давать слово монстрам и убийцам, а потом верно его держать и служить им? Стоит?
Принц глядел на девушку исподлобья, недобро усмехаясь.
— Да, я умею держать данное мной слово, — ответил он четко. — И оно стоит дорого. Но я не идиот, чтоб раздавать клятвы верности налево и направо. Королеве я бы точно не стал присягать.
— Даже так!
— Я же не слепой и не дурак. И иллюзий относительно ее величества я не питаю.
Вы правы — она сотрет любого в порошок, если заподозрит, что он встал между ней и властью. Даже меня.
— Однако, вы воюете под ее знаменами! И служите ей.
Принц, ядовито улыбаясь, шагнул к Эвите.
Запустил руку за ворот, вытащил какой-то неприметный черный шнурок, вроде тех, на которых носят обереги и амулеты.
Однако, шнурок был пуст
Потерт блекл, словно выцвел от долгих лет носки, с парой крохотных, неряшливых узелков, похожих на серые комочки.
Просто нитка.
— Знаете, что это такое? — поинтересовался принц, оттягивая шнурок пальцем и демонстрируя его Эвите. — Ну, вспоминайте, вспоминайте! Не делайте вид, что вы круглая дура и несчастная калека, потерявшая память.
— Это... — нерешительно протянула Эвита, потянувшись рукой к странной нити на шее принца. Пальцы ее чуть коснулись черного шнурка, и руку ее до локтя пронзила резкая боль, словно током ударило.
Эвита с криком отпрянула, тряся кистью, которая горела, словно обожженная. На подушечках пальцев пульсировал болью магический след.
— Это смирительный ошейник, — угодливо подсказал принц, посмеиваясь и пряча шнурок под одежду. — Кода король упокоился, королева решила, что власть должна принадлежать ей. Именно тогда и началось истребление магически одаренных людей.
Естественно, я не мог присягнуть на верность королеве. Не хотел.
— И тогда…
— Тогда она решила меня заставить. По ее велению меня пытали — хотели заставить дать слово, присягнуть на верность. Я долго провел в застенках. Очень долго.
— Боже.
— Но и пытками они из меня клятвы верности не выбили. Я почти отдал небу душу, но им не удалось заставить меня произнести клятву верности. Калечить меня у королевы планов не было. Я нужен был ей живой и сильный. Тогда она и прибегла к средству, которое ненавидела всем сердцем: к магии. Два узелка на ошейнике.
Первый — заставляет меня драться за королеву. Второй — не дает мне ее убить. Все просто.
— ЕСТЬ ли хоть что-то святое в душе этого монстра?! — вскричала потрясенная Эвита. —
Пытать собственного сына!
— Нету, — сухо ответил принц. — Не пытайтесь разглядеть свет там, где чернильно черно.