Принц молчал, исступленно глядя на мать.
В глазах его бушевал ад.
Отдать эту женщину другому?
Чтобы он назвал ее своей на законных основаниях?
Надел на палец кольцо, а на покорно склоненную голову роскошную королевскую корону?.
От этой картины, встающей перед глазами жутким видением, становилось жарко и душно, словно он стоял посреди пылающего дома.
Отчего-то он думал, что эта прекрасная и сердитая чертовка навсегда останется у него.
Как дорогие четки, которые он любил перебирать, погружаясь в думы.
Как роскошный перстень, что украшал его палец.
Как трофей.
Как законная добыча.
Как прекрасная статуя.
Как любимая женщина, в чувствах к которой он не смел, не мог признаться.
Но мог смотреть на нее каждый день, касаться и втайне любоваться ею, тешить себя мыслью, что она всегда будет принадлежать ему.
Только ему, потому что не найдется храбреца, который осмелился бы оспорить ее.
От запаха ее нежного тела кружилась голова.
Дрожащие бедра девушки под ладонями доводили до исступления. Ее хотелось затискать, измять, упиться ее жалкими стонами.
Сломать ее сопротивление, измучить, истерзать удовольствием, чтобы она шептала слова-признания заплетающимся языком.
Чтобы с воем сама насаживалась на его член, чтобы скорее кончить и прекратить пытку, выбивающую из нее откровенные животные экстатические вопли.
Хотелось терзать ее, чтобы под любовной пыткой выбить у нее самые откровенные, самые потаенные признания.
«Хочу тебя».
Эти два слова, произнесенные ее разгоряченными губами, он хранил в памяти, как драгоценный алмаз.
Снова и снова повторяя их про себя, он ощущал, как возбуждение кружит его голову. Как кровь пульсирует в висках, дышит горячей страстью, от которой хочется сорвать одежду и снова прижаться к ее голому влажному телу.
Жадно взять ее, сминая ладонью мягкую кожу на бедрах.
Впечатать в ее стонущий рот поцелуй, оттрахать ее языком в рот, стиснуть в объятьях чтобы всем своим существом почувствовать — она моя... моя.
Снова и снова он вспоминал покорно разведенные перед ним колени, стыдливо раскрытое перед ним лоно и дрожащий, полный удовлетворения голос, которым девчонка выкрикивала сладкую муку, когда он касался ее мокрого, жаждущего тела языком.
Ее лоно узкое, мокрое, горячее. Стискивает член до боли, до сладкой, головокружительной боли.
Хочется вдалбливаться в это податливое тело еще и еще, до безумия.
Ее возбуждение, такое искренне, такое свежее, волновало его кровь сильнее собственного.
Девчонка, зло сверкающая глазами, под ним становилась податливой и мягкой, как воск.
Льнет к нему, ластится, хрипло умоляет трахать ее еще и еще. Обхватывает за шею, виснет, оглушает своими стонами. Ее ногти чертят горячие полосы на его плечах, она тянет его к себе сильнее, словно хочет слиться с ним, стать единым целым, и страдает, когда этого не происходит.
И от этого хочется только еще сильнее толкаться в ее податливо разведенные бедра.
Брать и терзать ее.
С готовностью разводит ноги пошире, выгибается дугой, подставляя под его жадные поцелуи и укусы грудь, трепещет на его члене.
Смотрит затуманенными глазами из-под ресниц умоляюще, тянется к нему и целует его так исступленно, словно без этих поцелуев жизнь ее погаснет в груди.
То, как она отдавалась, походило на отчаянный бросок в пропасть, когда летишь вниз, и знаешь, что впереди ждет лишь гибель... и наивысшее блаженство от слияния с магией.
Какая же мука, хотеть это повторить, желать всем сердцем, и не иметь возможности.
Почти стонать в голос от вожделения и сдерживать себя усилием воли. Потому что угроза разоблачения уже не пугала; останавливало только то, что королева велит убить ее.
Обменять эту девушку на земли, деньги?
Оставить себе только воспоминания и горькую мысль что она так же сладко бъется под другим, умоляя ее любить сильнее?.
И ребенка... зачать с ней ребенка и оставить его ей, как болезненное напоминание о том, что было, и что никогда не повторится.
О чем она будет думать, глядя в знакомые черты?
Будет вспоминать со стыдом и болью? Или с тоской, потому что больше это пламенное безумие никогда не повторится?
Будет ненавидеть плод этой связи и жаться ночью к мужу, радуясь, что он забрал, увез ее?
И никогда не узнает, как дорога была своему недругу, своему палачу, который просто не смог обуздать бушующую в душе страсть?
Она ведь даже не поняла, чего ему стоил этот подлог с клеймом. Как это смертоносно и опасно, как это дерзко и невероятно. Королева даже не могла подумать, что он обманул ее, практически рискуя жизнью.
Эти мысли выворачивали наизнанку, принуждая оторвать самое дорогое с кровью и с мясом. Это было больнее визитов палача в Башне Откровенней, мучительнее пыток.
И после этого отдать ее, отказаться, никогда не иметь возможности прикоснуться?.
Никогда — это очень долго.
— Нет — резко ответил он.
Королева миг сидела с раскрытым ртом, оглушенная его жестким отказом, прогремевшим металлом.
— Что — нет? — переспросила она, обретя возможность говорить, оправившись после изумления.
— Я не буду делать того, о чем ты просишь, — грубо ответил он. — Однако, союзником с тобой быть невыгодно! Того и гляди, подложишь свинью. это же надо придумать —
подсунуть лиданийцам наследника от меня!. Я не коснусь ее.
Теперь он думал о проведенном ритуале почти в панике.
Да, этим ритуалом когда-то консумировали браки.
Магия узнала его; послушно сделала то, о чем привычно просил ее влюбленный мужчина.
Слила воедино их страсть, связала и соединила.
Сам скрывая от себя, принц провёл брачный ритуал. Без свидетелей и священника, зная о том один. Теша свое самолюбие, удовлетворяя свое эгоистичное желание присвоить эту женщину.
Перед лицом людей он все еще свободен.
А перед магией?.
Связан невидимыми путами. Отдан и предназначен выбранной им самим женщине. Этого никто не узнает.
— Ты упрямый осел! — зашипела королева яростно, как кошка, которой наступили на хвост. — Что за бес в тебя вселился?! Так трудно задрать юбку и изнасиловать эту девку пару раз, чтоб обрюхатить?! О чем ты вообще думаешь?! Уж точно не о благе короны!
— Тебе не королевой быть, а на рынке торговать брюквой! — огрызнулся принц. —
Обмануть, подсунуть, подменить — это ухватки дешевой потаскухи-торговки, которая торгует в равной степени и овощами с грядки, и своим телом, а не королевы.
— А тебе никогда не стать королем, если ты будешь играть в благородство со всеми подряд! — прошипела королева яростно. — Надолго ли хватит твоей силы? Когда ты станешь стар и не сможешь держать в руках меч, твои враги и те, к кому ты выказал жалость, нападут на тебя и разорвут в клочья!
— По крайней мере, умру как воин, — огрызнулся принц, — сражаясь. А не вздернутый на грязную виселицу за мошенничество! Зачем тебе лиданийские земли? Даже если твой план выгорит, ты не успеешь насладиться их богатством. Ты стара; думаешь, сможешь утащить с собой в могилу пару провинций? Не думаешь же ты, что проживешь пару столетий?
— Жалкий мальчишка! — ругнулась королева. — Ты слишком глуп! А я хочу больше власти, больше золота, больше слуг и покорных рабов! Этого никогда не бывает достаточно! И да, я хочу жить долго! Очень долго! И проживу; моя жажда власти поддерживает меня вернее эликсира бессмертия!
Принц усмехнулся.
— Не бывает достаточно тому, кто чувствует свою слабость и жалкость, —проворчал он. —