Но сейчас казалось, что девичьи мечты ожили, и единственный мужчина, которого она любила, рядом и смотрит на нее взглядом, от которого становится жарко. Она любила его безумно и безмолвно, невзирая на то, что он женился на Келли. Да и как могла она не полюбить его? На одинокого и впечатлительного подростка его красота и индивидуальность производила неизгладимое впечатление. Конечно, с тех пор она заметно поутратила иллюзии, ее мечты разбились о скалы взрослой реальности.
Мартин Крейн. Неверный муж ее обожаемой кузины Келли. Человек, который отказал Келли в опеке над собственной дочерью, который был слишком занят приумножением состояния, для того чтобы быть хорошим мужем и отцом. Известный во всех крупных городах мира соблазнитель женских сердец.
Но что, лихорадочно подумала Энн, что он делает у моей постели?! Да и где я, наконец? Потому что это не сон. Тупая, пульсирующая боль в плече и мучительная резь в глазах слишком реальны. И он, разумеется, тоже. В его густых черных волосах появились серебряные нити, растерянно отметила Энн. Но глаза по-прежнему неуловимо меняют цвет от голубого до серого, и подбородок такой же надменный, как всегда.
– Где?.. – прохрипела она.
– Я вызвал сестру, – глубоким баритоном проговорил он, и Энн поняла, что никогда не забывала этого голоса. – Лежи спокойно, она будет через минуту.
– Но что ты…
Дверь распахнулась, и, неслышно ступая на мягких подошвах, в комнату вошла сестра. Подойдя к кровати, она улыбнулась Энн.
– Значит, вы пришли в себя… вот и славно. Выглядите вы неважно. Я дам вам еще одну таблетку, это поможет терпеть боль. – Спокойно и уверенно она измерила пульс и температуру, задала несколько вопросов и дала Энн болеутоляющее. – Лекарство подействует через минуту, – бодро заметила сестра и взглянула на Мартина. – Может быть, вы побудете здесь, пока она снова не заснет?
– Конечно, – ответил Мартин.
Еще раз улыбнувшись Энн, сестра вышла из палаты.
Мартин спросил напрямик:
– Ты та самая Энн, с которой я познакомился много лет назад, не так ли? Кузина Келли? Ты помнишь меня? Мартин Крейн.
О да, она помнила его! Энн сказала:
– Я не хочу с тобой разговаривать.
Она надеялась, что ее слова прозвучат холодно и решительно, со всем презрением, которое она испытывала к этому человеку. Но язык с трудом ворочался во рту, и Энн сама еле услышала свой голос. Недовольная первой попыткой, она попробовала еще, борясь с туманом в голове.
– Мне нечего тебе сказать, – прошептала она и, поддавшись ужасной слабости, уронила голову на подушку.
– Энн…
Мартин склонился к ней. Он был так близко, что она отчетливо видела чувственные изгибы рта, ямочку на подбородке… Ее охватила паника. Отвернув голову, Энн зажмурилась.
– Уходи, – пробормотала она.
Он натянуто произнес:
– Я зайду завтра утром. Но я хочу, чтобы ты знала, какую благодарность… О, проклятье, не знаю, как сказать! Ты спасла жизнь моей дочери, Энн, рискуя своей собственной. Я навсегда останусь твоим должником.
Ее глаза распахнулись. Она уставилась на него, стараясь понять, о чем он говорит. И вдруг вспомнила белый луч прожектора, до смерти перепугано ребенка, так и не выпустившего из рук медвежонка, и безумный, затравленный взгляд подростка, которому успешно попыталась внушить, что его враг – она, а не ребенок, каким совсем недавно был он сам.
– Хочешь сказать, что мальчишка залез в твой дом? – задыхаясь, проговорила Энн. Когда Мартин кивнул, Она с растущим волнением сказала; – Мне было известно только, что владелец в отъезде, а в доме девочка с приходящей няней. Никаких имен.
– Это была моя дочь, Topи.
– Дочь Келли… А не только твоя!
– Келли оставила ее, когда Тори было три года.
– Tы отказал ей в опеке.
– Она и не хотела.
– От нее я знаю иное.
– Послушай, – ровным голосом произнес Мартин. – Сейчас не время обсуждать мой развод. Ты спасла Тори жизнь. Проявила невероятную храбрость. – Он взял ее руку в свою. – Спасибо тебе. Это все, что я хотел сказать.
Энн ощущала тепло и силу его пальцев. Голос ее окреп.
– Неужели ты думаешь, что я нуждаюсь в твоей благодарности? – выкрикнула она, с ужасом чувствуя, как сильно он воздействует на нее.
Будь я проклята, если снова, словно глупая девчонка, влюблюсь в него. Мне двадцать восемь лет, я стала совсем другой. И он ничего не значит для меня. Ничего! Она попыталась вырвать руку. Невыносимая боль пронзила плечо, и Энн вскрикнула.
Мартин строго сказал:
– Ради Бога, лежи смирно. Ты ведешь себя так, словно ненавидишь меня.
Слегка озадаченная его непонятливостью, она спросила: