— Терпеть не могу темноты, — долетел из гостиной капризный голос Елены.
— Господа! Господа! Есть среди вас настоящие мужчины? — зачастил Анциферов. — Хозяйка сегодняшнего вечера призывает вас совершить ради нее подвиг!
— А вы сами не хотите совершить подвиг, господин Анциферов?
— Я же сказал — настоящие мужчины! — со смехом возразил журналист.
— Ладно, я сейчас посмотрю…
Лидия не прошла и пяти шагов, как оказалась в чьих-то объятиях. Она испуганно вздрогнула.
— Извините, — услышала она у своего уха. — Видимо, выбило пробки. Вы не знаете, где здесь распределительный щит?
У Лидии перехватило дыхание: она узнала этот хрипловатый голос. Без сомнения, он принадлежал Герману Зернову. Инстинктивно упершись ему в грудь, она через тонкую ткань рубашки почувствовала твердость мускулов и услышала учащенный стук его сердца. Он не выпускал ее из рук.
— Кажется, возле входной двери, — стараясь говорить ровным голосом, произнесла Лидия.
— А где здесь входная дверь?
— Если вы меня отпустите, я попробую вас туда провести.
— Извините. — Он разжал объятия и взял ее руку. — Пожалуйста, проводите меня.
Рука Зернова была сильной и уверенной. Ладошка Лидии просто утонула в ней. В полной темноте она осторожно вела его к двери. При свете это выглядело бы забавно: взрослые люди держались за руки, как малыши в детском саду.
— Однажды в детстве я заблудился в пещере, — неожиданно сказал Зернов. — Мы с приятелем отправились на поиски наскальных рисунков первобытных племен. Довольно далеко зашли — и вдруг погас фонарь. Представляете, кромешная темнота и тишина такая, что в ушах звенит. Так жутко стало. Мы долго не могли сориентироваться и выбраться наружу. С тех пор я чувствую себя в темноте не в своей тарелке. Даже долгое время носил с собой карманный фонарик. На всякий случай. Потом перестал…
— А напрасно. Он сейчас очень бы пригодился, — пошутила Лидия.
Зернов рассмеялся. Смех у него был тоже хриплый и чертовски приятный. Лидии почему-то захотелось, чтобы это путешествие в темноте к распределительному щитку не кончалось как можно дольше. Оказалось, так приятно идти, держась за сильную, твердую руку Зернова.
«Что ты фантазируешь, — одернула она себя. — Сейчас зажжется свет, и он увидит твой нелепый вид. Платье курсистки и дурацкий пучок».
— Посветите мне. Только долго жечь нельзя, может расплавиться.
Зернов вложил в руки Лидии зажигалку. Девушка щелкнула ею и высоко подняла руку.
— Чуть ниже, — попросил Герман.
В колеблющемся голубом пламени она видела его смеющиеся глаза. Немного опустила руку.
— Еще ниже.
Она снова опустила руку, огонек зажигалки оказался на уровне ее лица.
— Но вы же так ничего не увидите, — пробормотала Лидия.
— Наоборот, все, что меня интересовало, я уже разглядел. — Прищурившись, он всмотрелся в ее лицо, затем подмигнул и повернулся к пробкам.
«Что он мог разобрать при свете зажигалки?» — подумала Лидия.
— А хотите, я угадаю, какого цвета у вас глаза? — Словно отвечая на ее незаданный вопрос, сказал он. — Зеленые. Правильно?
— Нет. Серые.
— Ну это зависит от освещения, — не согласился Зернов. — При закате они у вас наверняка зеленые. А волосы у вас рыжие?
— Снова мимо, — засмеялась Лидия. — Темно-русые.
Она наблюдала снизу вверх за его сосредоточенным профилем.
«С него хоть монеты чекань, — промелькнуло в голове. — Как с римского императора. Женщины, наверное, за ним табунами бегают».
Почему-то ей не хотелось, чтобы было так.
— Ерунда. Просто автоматические пробки вырубились, — сообщил Зернов и торжественно провозгласил: — Да будет свет!
Он нажал кнопку на щите. Но свет зажегся во всей квартире, кроме холла. Лидия вспомнила про разбитую лампочку и про главную улику — стрелу с присоской. Она же обещала Мите сделать так, чтобы мама не догадалась, из-за чего погас свет. Она быстро подобрала стрелу, прижала ее к груди.
Гости с радостными криками начали вываливаться из гостиной, и полутемный холл моментально заполнился людьми.
— Да здравствует наш герой!
— Слава Герману! — хором проскандировали манекенщицы и бросились обнимать Зернова.
Лидия отступила, затерялась среди гостей. Она видела, что Зернов в толпе выискивает ее взглядом. При проникающем из гостиной свете черты его лица оказались не такими уж резкими, глаза были вовсе не темные, а ярко-голубые. А в его волнистых каштановых волосах поблескивали несколько седых прядей.