— Но, — сказала она, — это случится не раньше чем через четыре года. Не думаю, что могу дать вам подобное обещание.
— Вы здесь несчастливы?
— Счастлива, но… — Софи замолчала.
Она не могла объяснить, что есть нечто такое, против чего она вынуждена бороться, — некая хрупкость и ненадежность в отношениях, которые будут длиться до тех пор, пока она не достигнет возраста фрейлейн Браун или мадемуазель Альберт. Разве ее ждет не то же самое? Почему в душе словно звучит голос, предостерегающий об опасности? Софи не могла понять причину этих страхов. И уж тем более объяснить Елене Петровне.
— Ну, хорошо, — небрежно обронила Елена Петровна, — давайте довольствоваться настоящим. Князь, насколько я знаю, высоко ценит ваши старания, он не раз отзывался о вас с похвалой.
— Их сиятельство так добры…
— Скажите, мисс Джонсон, во время ваших прогулок дети не забывают кланяться знакомым, которых вы встречаете?
— Алексис Карлович отдает честь всем встречным, — улыбнулась Софи. — Особенно если у них превосходные лошади.
— Дети всегда должны помнить правила этикета, особенно по отношению к графине Ланской, которая очень стара и почти слепа и выказывает им так много доброты.
— Их манеры, надеюсь, вряд ли оставляют желать лучшего.
— Особенно в отношении лошадей, — улыбнулась Елена Петровна. — Насколько мне известно, у Анны Егоровны замечательные лошади.
— Вы правы. Но в последнее время мы ее не встречали.
— К разочарованию Алексиса, несомненно. А теперь мне пора. Думаю, князь ждет меня.
Софи увидела князя. Он спускался по лестнице, одетый в военную форму. Ордена на его груди сверкнули бриллиантовым блеском, когда он прошел под канделябром. Задержавшись у подножия лестницы, он кивнул издали, и направился в покои Елены Петровны.
И снова Софи, следуя по коридорам и галереям к своей комнате, чувствовала присутствие князя. Словно их связывала тонкая, невидимая нить, которая не оборвалась, даже когда девушка закрыла дверь своей комнаты. «На меня действует его величественный вид и властность, — подумала она. — Человек, владеющий пятьюдесятью тысячами душ, не может не производить впечатления».
— Он властен над жизнями крепостных, — сказал однажды мистер Хенвелл.
— Но он хочет дать им волю, — возразила тогда Софи.
— Это правда. Но в такой стране, как Россия, подобное намерение опасно. Против него могут выступить грозные силы.
«Не этого ли я страшусь? — спрашивала себя Софи. — Не того ли, что живу в стране, где один человек может владеть тысячами других?» Но уравновешенная натура девушки защищала ее от подобных мыслей и переживаний. Кроме того, ей хватало забот с княжнами.
«Князь очень красив, — дразнила она в письме Аделаиду. — Боюсь, бедный Эдмунд остался бы незамеченным, встреть ты князя».
Глаза затуманились, когда Софи представила себе сестру, возмущенно трясущую кудряшками. «Я не променяла бы Эдмунда на всех князей на свете!» — воскликнула бы она. Как далек безмятежный, покойный мир ее родного дома! Но девушка не тосковала о нем сейчас. Несмотря на свой ответ Елене Петровне, Софи постепенно, незаметно для себя, начинала любить чужую страну, в которой оказалась по воле случая.
Софи устроилась в садовой беседке и погрузилась с головой в русскую грамматику.
Сидящий рядом Эдвард Хенвелл любовался ее очаровательной фигуркой в темно-синем платье с белой шемизеткой (как сказала бы Милли) и высоким воротом, отороченным узким кружевом. Шляпка из тосканской соломки с темно-синей лентой очень шла ей. День для раннего лета выдался жарким, и Софи наслаждалась солнцем. Девочки были заняты чтением с мадемуазель Альберт. Фрейлейн Браун, пристроившись поодаль, под липой, с кружевом в руках, время от времени поглядывала на парочку в беседке.
— Закрывайте вашу книгу, мисс Софи, — велел мистер Хенвелл. — Вам скоро проводить урок английской истории. Почему вы не позволяете себе побыть хоть немного праздной?
— Я не люблю праздность.
— А я, наоборот, обожаю.
Губы его растянулись в полунасмешливой улыбке, так раздражавшей Софи. Она закрыла книгу и холодно заметила:
— По-моему, вы весьма усердный человек. В противном случае вы вряд ли надолго задержались бы на службе у князя. Несмотря на всю его доброту, он требовательный хозяин.
— Вы так наблюдательны, мисс Софи.
— Я бы предпочла, чтобы ко мне обращались «мисс Джонсон».
— Почему вы так суровы со мной?
— Видимо, потому, что мне не нравится фамильярность.
Мистер Хенвелл улыбнулся: