Но дети редко повторяются, поэтому я решила не рисковать и снова вышла в коридор, чтобы взять свечу из канделябра. В своей постели под покрывалом я нашла металлическую щетку для чистки сковородок – довольно острую. Ею, пожалуй, можно было и травмироваться. Интересно, это тоже попадает под разряд детских шалостей? А в следующий раз эта пигалица что сделает – кислотой меня обольет? – я не сомневалась, что идея принадлежала Мари.
Когда я на все это подписывалась, дядя предупреждал меня, что это опасно, но я никак не думала, что опасность будет связана с моим гувернантским прикрытием, а не со шпионством. Так и не решившись лечь в постель, я села в кресло рядом с кроватью и долго еще сидела так в кромешной тьме, думая, где мне набраться сил, чтобы пережить еще один такой день.
Глава V
Первыми, кого я увидела, войдя в танцевальную залу праздничным вечером в будущий вторник, были остальные двое моих подозреваемых – они вели между собой неспешную беседу, пили шампанское и светски раскланивались с проходящими мимо знакомыми. Старинные приятели – ни дать, ни взять.
Одним из этих подозреваемых был Денис Ионович Стенин – приземистый и полный пожилой мужчина. Его не тронула почти седина, как прочих его ровесников, зато волосы заметно поредели, оставляя на лбу и макушке большие залысины. Лицо он имел одутловатое и нездоровое из-за пристрастия к спиртным напиткам, а солидное брюшко едва удерживали пуговицы сюртука странного грязно-желтого цвета. Впрочем, одной пуговицы не хватало…
Стенин был очень небогатым человеком, если не сказать нуждающимся – сколько я его знала, он всегда ходил в этом грязно-желтом сюртуке без пуговицы, меняя лишь галстуки и сорочки. По его словам они с Щербининым вместе воевали против Шамиля в 1845 [9]. После же того, как был ранен в 1847, Стенин оставил военную службу и просто пропал из поля зрения российского правительства на добрые тридцать лет, объявившись лишь в начале восьмидесятых в Москве. На мой взгляд, это вполне мог быть сам Сорокин, уставший скитаться и прятаться и решивший хоть под конец жизни увидеть дочь. Он навещал дом Полесовых заметно реже, чем граф Курбатов, но тоже был здесь частым гостем – никогда не являлся без гостинцев для младших Полесовых, мог часами рассказывать им истории «из фронтовой молодости», и за это дети его обожали.
А вот третий мой подозреваемый появился в Москве всего неделю назад, но уже успел посетить Полесовых целых три раза. Это был Петр Фомич Балдинский – самый обычный в общем-то пожилой мужчина, если бы не несколько любопытных деталей. Его лицо было сильно обожжено, вызывая с первого взгляда даже отвращение и, разумеется, делая его неузнаваемым для друзей молодости. С Балдинским вообще было много странностей: взять хотя бы то, что в градоначальстве Омска, где, как он утверждает, служил когда-то бок о бок с Щербининым, такой фамилии никогда не слышали. Щербинин там действительно числился, а вот Балдинский – нет. Но где они тогда познакомились? И зачем Балдинский лжет?
Я не сводила глаз с этой парочки, пока кружилась в вальсе с Полесовым и была настолько погружена в мысли, что не сушала почти его болтовню, стонавшуюся с каждым словом все более и более вольной. Только когда Полесов осмелел настолько, что жадно провел рукой по моему плечу и коснулся ключицы, что было уж вовсе ни в какие ворота – я рассеянно посмотрела в его глаза и спросила тем же тоном, как спрашиваю у своих нерадивых учеников:
– Что вы делаете?
– Вы сегодня обворожительны, зайчонок мой, – глаза его масляно блестели, – у меня нет никакой возможности удержаться. Что мне сделать, чтобы вы меня поцеловали?
– Сбрить усы, – не раздумывая, ответила я.
Жоржик в панике дотронулся до своей напомаженной гордости и, кажется, всерьез принимал решение:
– И… тогда я могу рассчитывать на ваше расположение? – с сомнением спросил он.
К счастью, отвечать мне не пришлось, поскольку музыка кончилась – я попросила только отвести меня на место. Отворачивая от Полесова лицо, я едва сдерживала себя, чтобы не улыбнуться: как я стану выкручиваться, если завтра он и впрямь появится без усов?
Полесов усадил меня на стул подле своей жены и отделался от нее лишь тем, что поцеловал руку. Едва же он отошел, Елена Сергеевна наклонилась ко мне и зашептала заговорщически:
– Спасибо вам, Лидочка, что выручили: я так неловко танцую – Жоржику было бы стыдно со мной. А вы просто очаровательно двигаетесь, ma chere, и это платье очень вам идет. А что за духи? – она потянула носом, – я у вас таких не помню, что-то новенькое?