Выбрать главу

«Раз, два, три…» – мысленно отсчитала я, чтобы не сорваться на крик прямо сейчас и здесь. Это помогло, я в очередной раз сдержалась – вернула на лицо улыбку и притянула Митрофанушке руку ладонью вверх:

– Monsieur Полесов, будьте добры, отдайте мне ваше приспособление.

Тот жалко оглянулся на сестру, но так как не дождался от нее поддержки на этот раз – насупился и отдал рогатку мне.

– А теперь встаньте и покиньте помещение столовой – вы наказаны.

Брови того поползли вверх, и он снова оглянулся на сестру, требуя защиты. Дети-Полесовы обычно друг за друга стояли горой, что при других обстоятельствах непременно вызвало бы у меня скупую слезу.

– Репрессии это плохой метод воспитания детей, – заметила мне вполголоса шестнадцатилетняя паразитка. – В Японии, например, детям вообще позволяется все, что им в голову взбредет.

– Увы, мы не в Японии, ma chère [4], а в суровых реалиях России. Посему, monsieur Полесов, встаньте из-за стола и идите к себе – вы меня слышали.

– Но я еще не доел… – собрался расплакаться Митрофанушка, однако, поймав мой взгляд, живо передумал это делать. Видимо, вспомнил, как в прошлый раз я за подобные сопли заставила его зубрить не пять страниц немецкой грамматики, как обычно, а десять.

Так что он встал и, исподлобья глядя на меня, вышел за дверь.

– Это неоправданная жестокость, – когда захлопнулась дверь, продолжила Мари с той же невозмутимостью. – Взрослые должны уметь управляться с детьми более лояльными методами. Я вынуждена буду рассказать о вашем решении maman.

– Благодарю вас, ma chère, вы избавите меня от необходимости идти в комнаты Елены Сергеевны.

Все время, пока между нами происходил этот животрепещущий разговор, маленький Никки выл, будто его режут, а няня, оставив Лёлечку, которая тоже начала уже всхлипывать, пыталась платком утереть его лицо от крема, чем раздражала ребенка еще больше.

– Катюша! – наконец, не вытерпела я, морщась. – Ну, что вы делаете?! Отведите ребенка в ванную и одежду сразу отдайте Аннушке – пятна ведь останутся.

Увы, то же самое касалось и моего платья: крем-брюле, к счастью, это не так трагично, как вишневое варенье, но, если не почистить сразу, то платье будет безнадежно испорченным. Да-да, после трех месяцев работы в этом доме я могла бы написать небольшую брошюру об исследовании и способах отчистки пятен. Чтобы спасти платье, я встала и, еще раз смерив оставшихся детей строгим взглядом, вышла из столовой.

Почему у этих детей такое отвратительное воспитание? Потому что я дрянная гувернантка. Оправданий я для себя не искала, прекрасно отдавая себе отчет в том, что нахожусь в этом доме лишь потому, что так сложились обстоятельства. При первой же возможности я намеревалась покинуть эту семью. Иногда я вообще не понимала, что я, одна из лучших выпускниц Смольного и племянница графа Шувалова, здесь делаю. Будто дурной сон, который все никак не кончится…

А покинув столовую, я вдруг вспомнила, что дети это далеко не самое ужасное, с чем я здесь столкнулась: некто подступил ко мне сзади и, обхватив за талию, притянул к себе.

– Лидочка, зайчонок мой, зачем вы носите эти отвратительные корсеты? Все доктора давно уже признали, что это вредно, – шептали мне на ухо, царапая усами щеку.

Monsieur Полесов-старший собственной персоной – трудно было бы его не узнать. Это первые недели две меня, наивную смолянку, подобное обхождение приводило в шок, а потом я как-то попривыкла. Это стало таким своеобразным ритуалом и нашей маленькой тайной от всего семейства и его жены в частности.

Сейчас, например, я больше изображала голосом возмущение, чем была возмущена на самом деле:

– Георгий Палыч! – вспыхнула я, не без труда размыкая кольцо его рук. И потом только продолжила более мягко: – Кто-нибудь ведь войти может.

Георгий Павлович Полесов, или просто Жоржик, как звали его друзья и родственники, был весьма импозантным мужчиной в самом расцвете лет. Хитрющее выражение лица Мари явно унаследовала от папеньки, лицо это было не лишено привлекательности, что позволяло Жоржику считать себя первым дон-жуаном нашей улицы. А особенной его гордостью были усы, которые он старательно подвивал, напомаживал и вообще носился с ними так, как не всякая барышня носится со своими локонами.

– Кто это вас так из моих сорванцов? – Жоржик, блаженно улыбаясь, кивнул на измазанную мою щеку.

вернуться

[4] Моя дорогая (фр.)