В конце второй главы содержание подтягивается к названию. Вырастает ёмкий персонаж, заслоняющий по значимости и главного героя. Начинает формироваться развернутая метафора, сформулированная в названии.
Дети непростыми тропами приходят в жизнь шульмейстера. В самом начале у него их вроде уже много – целый класс, но это формальное обладание оттого и непрочно – не в нём учитель находит вдохновение. Нереализованный в страстях, иного ищет потрясения. И судьба (автор) ему их уготовила. Да немало, но и уберегла летописца-сказителя от большинства потрясений, изолировав на хуторе за рекой. А и река тут непростая. Со своей символикой и мифологией.
Обретение же своих детей героем – драма и трансформация, где и крах мужественности и невыносимость принятия и тихая радость "быть рядом". К черту сексизм, но при прочих равных автор мужского пола с главным героем бы так не обошёлся. И в этом свете Бах представляется неким умышленно трансгендерным существом, коль скоро в этой чудесной мифологии ему отведена символическая роль олицетворять собою многих.
Да, это непросто – ёмко показать судьбу народа. Видимо, поэтому мифология. Что ж, здесь мы не увидим многих выписанных характеров-архетипов. Нам предлагается один мистически собирательный, но не архетипичный персонально, скорее наоборот.
В целом роман оставляет неоднозначное впечатление. Он с одной стороны о нелегкой доле этнических немцев в процессе разворачивания трагических событий в России начала XX века. Но с другой – автор будто избегает прямого детального повествования, убирая своего героя из гущи этих событий.
Таким образом, всё происходящее мы видим в отраженном свете да ещё сквозь дрожащее марево прекрасной мифологии. Событийный ряд избирательно отфильтрован – нас допустили лишь к тем из них, коим шульмейстер сам стал свидетелем. А это при его отшельническом образе жизни, прямо скажем, негусто.
В противовес тому богатые живописные картины природы, её явлений и катаклизмов, сопутствующих катастрофам политическим и социальным. Словно вместо вторжения в кровавый эпицентр со всей его пронзительностью и ужасами нам предлагают менее травмирующее олицетворение из категории 12+.
Интересное решение, но я усматриваю в этом скорее своего рода подтасовку и обман. Ведь шокирующая реальность совсем рядом – буквально, за рекой! А я, читатель, по воле автора здесь многого лишён. Олицетворение – что ж, оно прекрасно. Хотя я, честно сказать, пресытился пейзажными красками и затосковал по действию, которого описываемая эпоха имела в избытке, но повествование, увы, им обделено.