За школьной калиткой Андрюшка разжал кулак, поглядел на шарик.
— У меня с прожилками… А у тебя?
— Вот… Они похожие…
— Давай поменяемся, а?
— С чего это я буду… — привычно взвинтился Трубин, и… они встретились глазами.
— Давай.
3С того дня они всегда были вместе. Это «вместе» помогало справляться с печалью и тревогой. Но полностью тревога не исчезала. Занозой сидела в обоих Трубачах. Чтобы унять ее и чтобы восстановить в жизни хоть какую — то справедливость, они в последний день учебного года подкараулили на улице Артура Сенокосова. Встали на пути.
— Ну что, Сенокосилка, доволен? — спросил Федя.
— Конечно, он доволен, сволочь… — сказал Андрюшка. — Налетел тогда… У Ника из — за этого могло быть обострение…
— Да вы, чё, парни… — пробормотал Сенокосов (он был в курсе дела). — Я же не знал тогда. Если бы я знал, я бы… наоборот… Я же это…
«Парни» ему не доставали и до плеча. Наверно, Сенокосов сумел бы раскидать их. Но, возможно, что и не сумел бы. Все — таки Трубачи были крепкие ребята, и к тому же ими двигал тугой, как пружина, праведный гнев. Артур был глуп, но этот гнев ощутил. И сказал спасительную фразу:
— Люди, ну чего теперь — то? Что мне, с моста головой?
Федя обмяк.
— Ладно, Дрюша, пошли. Ну его в болото…
— Пошли…
Потому что можно было разодраться с дюжиной таких «сенокосилок» и даже измолоть их в крупу, но это никак не помогло бы Никелю. Даже наоборот… Всякая лишняя вражда и боль добавляют злую энергию в общее энергетическое поле Земли. Федя и Андрюшка не могли бы объяснить это словами, но теперь догадывались. Чувствовали одинаково…
И что можно было сделать? Да ничего! Живи и жди… Какая злая сила придумала эту самую подлую пытку — томительную неизвестность? «Как он там теперь?..»
Казалось бы, что им Никита Кельников? Самая незаметная личность в четвертом «Б». Они про него особо и не думали до той стычки с Артуром. Вернее, до разговора, когда шарики и свисток… Кто знал, что так повернется? И сидел теперь в душе постоянный страх («зараза такая!»). И печаль…
А увесистые шарики оттягивали карманы легоньких летних штанов, словно все время подталкивали: «Помни…» И выложить их было боязно, словно тогда нарушится какое — то заклинание…
Однажды Федин шарик ускользнул из протертого кармана. И не где — нибудь, а на краю лога, когда тащили оттуда кленовую корягу — она была нужна для постройки хижины в Андрюшкином дворе (потому что страхи страхами, а жизнь — то все — таки продолжалась). Федя даже не пытался скрыть отчаянье. Прижал к мокрым щекам ладони, сел на эту самую корягу и ослабел всем телом. Но отчаянье — беде не лекарство. Пришли в себя и кинулись искать — в самую глубину и чащу! Ободрались, как черти. Собрали на себя по два пуда мусора и колючек. Татарская крапива выполнила за счет двух сумасшедших мальчишек весь летний план по издевательствам над ребячьим населением… Но они нашли! Шарик уютно лежал в консервной жестянке, сброшенной в лог со всяким сором.
После счастливой находки два дня подряд казалось, что у Никеля все кончится благополучно. Потом вернулась прежняя тревога.
И вот ведь дурацкое положение! Они даже не знали здешнего адреса Никеля. Некуда было пойти и спросить: как там? Хотя, конечно, могли и узнать, но все равно не решились бы пойти. Придешь, а тебе скажут… такое…
В середине июня они встретили на улице Юлию Васильевну. Она вела в парк, на карусели, ребят из школьного лагеря.
— Здрасте, мои ненаглядные. Вот уж не думала, что вы гуляете вместе! Чудо чудное… А почему не ходите в лагерь? Там интересно…
— Юлия Васильевна… — сказал Федя.
— Да, Юлия Васильевна, — сказал Андрюша. — Вы, случайно, не знаете?..
— Что?
— Ну… как там с Никелем… с Кельниковым? — выговорил Федя и сжал в кармане шарик. И стал смотреть на одуванчики.
Юлия Васильевна посерьезнела:
— Я… не знаю, ребята. Наверно, еще никак. Там ведь до операции долгий подготовительный период. Так мне его мама говорит. Я ей звонила на днях…
— Повеситься можно… — пробормотал Андрюшка.
Она пригляделась:
— А вы что? Разве такие друзья с Никитой? Вот не думала…
— Ну… друзья, не друзья… — вздохнул Федя.
— А на душе маета, — честно договорил за него Андрюшка. — Ходишь и не знаешь, что делать…
Она покивала: