— Смотрите, дети, смотрите! Деда вашего кинжал, он, бедный, никогда с ним не расставался… И дома носил и на улице. Даже в поле не выходил без кинжала. Такая уж была у него привычка. Время, детки, беспокойное было, оттого и привык. Правду сказать, он так и прожил до смерти, не загубив ни единой человеческой души. А в те времена врагов у нас, дети, было немало. Пожалуй, и следовало отправить кое-кого на тот свет, да духу не хватило. Был он человек робкий, землепашец. Боялся, должно быть, как бы не разорили семью. О детях думал, о внуках болел, бедняга. Правда, внуков еще не было на свете, но ради вас надрывался, ради вас он тянул ярмо. А колья он действительно кинжалом тесал, когда топор, бывало, затупится. Дамасской, говорил он, чеканки, железо режет. Случалось, и лозы подсекал, когда слишком высоко забирались. На дереве с кинжалом ловчее, чем с топором.
В голосе Гвади послышались слезы. Он слушал себя с наслаждением, радуясь трепетному чувству, которое рвалось из его сердца. Поток воспоминаний иссяк бы не скоро, если бы в комнату не вбежал Бардгуния.
— Мариам не спит, бабайя, — сообщил он.
Гвади поспешно взял башлык. Повязав по-старинному голову, он просунул руку между головами детей и решительно завладел кинжалом и поясом.
Но Чиримия все же успел вцепиться в шарик, неистово при этом взвизгнув:
— Отдай!
Гвади, не говоря ни слова, вырвал у него кинжал, отошел в сторону и затянул на себе пояс. Живот как будто перестал выдаваться. Наконечник почти касался колен, шишечки рукоятки упирались в газыри, Чиримия ни за что не хотел расставаться с шариком, главным образом назло братьям. Однако, увидав бабайю, облаченным в архалук и чоху, с кинжалом на поясе, малыш растерялся.
— Кто это? — пролепетал он в испуге и кинулся под защиту старшего брата.
— Чеченец, Чиримия, чеченец! Не трогай, убьет! — насмешливо отозвался Гутуния, воспользовавшись случаем подразнить брата.
— А ну-ка, Чиримия, доставай саблю, — поддержал его Гвади. — У тебя сабля, у меня кинжал… Давай сразимся, если ты настоящий герой.
Чиримия успокоился, услыхав голос отца.
— Да это же бабайя, — объяснил он братьям и шагнул вперед.
— Вытаскивай саблю, — продолжал, разыгравшись, Гвади. — Посмотрим, какая она у тебя и сам ты какой молодец!
Гвади схватился за рукоятку кинжала и приготовился к схватке.
Братья хором кричали мальчику:
— Не бойся, Чиримия, доставай!
Чиримия выхватил саблю и стал в боевую позицию. Гвади попытался обнажить кинжал, но тот крепко застрял в ножнах. Он потянул еще и еще раз, все с тем же успехом.
— Горе мне, ребята! Не идет, да и только. Заржавел, верно. На помощь, Бардгуния!
Ребята дружно рассмеялись.
Чиримия воспользовался заминкой, хватил саблей по чохе.
— Убил! Конец мне! — говорил, смеясь, Гвади, продолжая возиться с кинжалом.
Так или иначе, его необходимо было извлечь из ножен. Гвади снял кинжал с пояса, ухватился за рукоятку. Бардгуния взялся за ножны. Братья кинулись помогать Бардгунии. Тянули так, тянули этак… Ножны с грохотом упали на пол, в руках Бардгунии остался наконечник с шариком. Гвади стоял, внимательно осматривая сверкавшее лезвие кинжала.
— Сало тащите, живо! — крикнул Гвади детям. — Ржавчина под рукояткой, оттого и не вылезал.
Он сам побежал к шкафу и стал рыться в нем. Чиримия, возбужденный видом желанного шарика, который оказался в руках Бардгунии, еще раз схватился за саблю и крикнул брату:
— Отдай… Отдай!
Ему удалось сразить отца, почему бы не одолеть и Бардгунию!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Нелегко было Гвади успокоить разыгравшихся детей. Он поручил Бардгунии уложить их в постель, а сам поспешил к Мариам. И радовался, как ребенок. Что скажет Мариам, увидав его в этом наряде? Не узнает, пожалуй, в темноте, не впустит в дом, подумает: чужой кто стучится в дверь. А как увидит огромный кинжал, совсем перетрусит.
Сказать правду, не худо было бы, если б Мариам относилась к Гвади чуть-чуть уважительнее. Она его в грош не ставит. Проходу не дает наставлениями да поучениями.
Нет, довольно! Гвади знает, как ему быть, как себя вести. Он все-таки не первый встречный, не ничтожный какой-нибудь человечишка.
Какая бодрая, молодая походка у Гвади! Какой удалью бьется его сердце! Он идет через двор, широко расправив плечи, выпятив грудь, — как же иначе может идти человек, надевший новую чоху и новый архалук? И рука его по всем правилам покоится на рукоятке кинжала.
Однако едва Гвади вышел на улицу, едва впереди показался дом Мариам, самоуверенность его заметно увяла, и он невольно замедлил шаги. Причина, побудившая его в столь поздний час отправиться к Мариам, показалась теперь не слишком убедительной. В самом деле: починка тесной чохи вовсе не такое неотложное дело, чтобы из-за него чуть ли не в полночь врываться в дом почтенной женщины.
«Нет, так не годится, — подумал Гвади — Ничего, кроме неприятности, не получится».
Он стал подыскивать более серьезный повод. Впрочем, многое зависело от того, какими словами он объяснит причину своего появления, какое у него будет при этом лицо. Но главное… главное, чтобы Мариам не угадала его тайных помыслов.
Гвади крепко надеялся, что язык и-на этот раз выручит его и он сразу найдет самые что ни на есть подходящие слова. А вдруг промахнется? Гвади решил на всякий случай подготовиться. Он подобрал слова, сложил фразы, вытвердил их наизусть. Все в порядке! Однако необходимость срочной переделки чохи не стала от этого более убедительной. Гвади призадумался. Вот и ворота ее усадьбы.
Он совсем оробел. До освещенного окна Мариам рукой подать, оттого-то он и трусит. Ах, походить бы еще немножко или еще лучше — помечтать о Мариам, как он не раз мечтал. Пройти мимо? Куда же потом?
Он окончательно впал в нерешительность: идти домой или все-таки отважиться?
Трудно сказать, к какому решению пришел бы Гвади, если бы именно в эту минуту к воротам не кинулась с грозным рычанием верная дворняга Мурия.
Нечего было и думать о бегстве. Мурия в таких случаях шутить не любит.
— Мурия! — окликнул Гвади собаку. — Здравствуй, Мурия!
Мурия узнала Гвади по голосу. Рычание прекратилось. Однако дворняга с неудовольствием установила, что на пришельце незнакомая одежда. Теперь ей показался сомнительным и голос. Мурия приготовилась к нападению. Тогда Гвади с ласковым видом двинулся навстречу опасности, — пускай собака хорошенько разглядит его лицо!
Гвади сладчайшим голосом называл Мурию ласковыми именами, даже пристыдил: «Как же так, не узнала ближайшего соседа!»
Когда ему удалось окончательно развеять подозрения бдительной собаки, он просунул руку в щель. Мурия завиляла хвостом. Гвади всегда дорожил добрососедскими отношениями с Мурией, но на этот раз он был особенно доволен поведением верного стража Мариам. Он приоткрыл ворота и, продолжая ласкать собаку, юркнул во двор.
Во время беседы с дворнягой ему пришла в голову еще одна мысль. «Вот что! — подумал он. — Заговорю-ка я вслух с собакой, Мариам услышит и выглянет в окно».
Эта мысль понравилась Гвади. Не переть же в самом деле прямо в дом! А так — Мариам, услыхав, что кто-то разговаривает у нее во дворе, обязательно выглянет в окно либо выйдет на балкон и окликнет: «Кто там? Что случилось?»
Тогда Гвади подойдет поближе и доложит: «Шел случайно мимо твоих ворот, чириме, поздоровался с Мурией… Разговорились мы с нею, и сам не знаю, как попал во двор…»
При этом он извинится, что обеспокоил… А дальше все пойдет как по маслу.
Главное, Гвади не придется в этом случае объяснять, почему да зачем он пожаловал к ней в неурочное время. Случай и Мурия, а вовсе не он, — виновники этого происшествия.
Гвади в точности выполнил свой замысел; подозвал собаку поближе к окну и стал разговаривать о том, о сем.