– Чем всё закончилось? – не удержался от вопроса пан Миколай.
– Да тем, – отвечал рассказчик, – что стали они пить вместе за одним столом, и на каждый кубок круля пан Кульчиковский отвечал тремя. К ночи Август не выдержал, лёг на стол и захрапел, а адвокат, чтобы не разбудить спавшего государя, тихонько вышел из столовой, вылил на себя возле колодца холодной воды, да пошёл домой на своих двоих, будто и не пил ничего.
– Это правда?! – не поверил пан Миколай.
– Чистая правда, – крестясь, заверил рассказчик. – А тебе сейчас появится возможность её проверить. Смотри, вот идёт пан Кульчиковский.
К шляхтичам подошёл тщедушный сухонький господин в чёрном камзоле. На легендарного выпивоху он походил так же, как я на Филиппа Киркорова.
– Присаживайтесь, ясновельможный пан, – воскликнул тот, кого называли Стасем. – давайте вспомним славное прошлое и выпьем за не менее славное будущее. Адвокат с достоинством присел.
– Кажется, я знаю, как мы заработаем денег, – прошептал мне на ухо Михайлов.
– Это как же?
– Сейчас увидите, господин сержант. Только не извольте гневаться на меня. Гренадер подошел к пирующим шляхтичам и с поклоном обратился:
– Прошу извинить меня, милостивые государе. Слышал я о немалых подвигах ясновельможного пана Кульчиковского и удивлён им без всяких пределов. Примите моё искреннее восхищение. Адвокат благосклонно кивнул.
– Однако хотелось бы и мне померяться с вами возможностями, а чтобы в том деле имелся интерес, могу поставить в заклад два дуката, – с той же сладкой интонацией продолжил Михайлов. – Остальные могут ставить на меня или на господина адвоката. Кто победит, того и приз. Шляхтичи переглянулись, предложение им, судя по всему, пришлось по нраву.
– Я ставлю на пана Кульчиковского, – объявил кто-то из них. Его поддержали. Михайлов был тёмной лошадкой.
Я едва не зашипел на гренадера, он ставил на кон всё, что у нас было, однако пришлось положить последние два дуката на медный поднос, который постепенно стал заполняться деньгами.
Весело галдящие поляки усадили гренадера рядом с адвокатом, кликнули прислугу и велели нести к столу вино. Попойка началась. Михайлов и Кульчиковский опрокидывали штоф за штофом, не уступая друг другу. Постепенно лица спорщиков раскраснелись, движения потеряли плавность, однако они продолжали пить, изредка отлучаясь в отхожее место. Я уже устал подсчитывать количество опустошенных бокалов. Каждый тост сопровождался одобрительными возгласами и похлопываниями по плечу.
Часам к трём ночи пан Кульчиковский сдался. Всё же возраст есть возраст. Законовед обессилено уронил руки и уткнулся носом в блюдо с холодным поросёнком. Половина шляхтичей уже дремала, другая осоловело наблюдала за действиями Михайлова, который неторопливо сгрёб деньги с подноса и вернулся за наш стол.
– Здоров ты пить! – восхищённо пробормотал Чижиков. – А чего когда со мной по кабакам ходил, набирался быстрее, чем я.
– Потому что тогда я действительно пил, а на этот раз сливал всё в отхожее место, – признался гренадер. – Зайду туда, суну два пальца в рот, выверну всё и айда обратно за стол.
– И как – неужто не хмелел?
– Хмелел, конечно. Токмо на меня хмель не сразу действует. Ежели успею по-быстренькому слить – почитай, будто водичку пил.
– Ну, ты и феномен, Михайлов, – восхитился я. – Не в первый раз, наверное, проделывал?
– Так точно, не впервые. Правда, наших сложнее подбить на эндакую штуку, а поляки – что малые дети. Сразу повелись.
– И не жалко винища было? – спросил Чижиков.
– А чёж ево жалеть, когда для дела надобно. Ну, господин сержант, много ли я заработал? – хвастливо поинтересовался Михайлов.
– Много, – сказал я, закончив считать деньги. – Здесь тридцать пять дукатов. Нам хватит.
Глава 9
– Вот что, братцы-кролики, как только откроются лавки, идём покупать новую одежду. Хватит на всю Европу позориться, – объявил я к всеобщему удовольствию. – Видок у нас как у бомжей.
Парни давно привыкли к моей манере вставлять непонятные словечки и таинственных 'бомжей' проглотили без проблем. Не удивлюсь, если спустя неделю-другую сам услышу из их уст этот термин. Как я уже отметил: моё заявление было принято гренадерами на 'ура'.
Последние события превратили наш гардероб в нечто неописуемое, должно быть знаменитые парижские клошары в сравнении с нами выглядели едва ли не франтами. Ладно в Польше до нас никому не было дела, к оборванцам местные относились терпимо. По дорогам шлялись фрукты одетые не лучше нашего, но, попробуй зацепи – выяснится, что помимо горячего нрава и острой сабли, каждый ещё и имеет родословную начинающуюся чуть ли не с самого Адама. Трогать таких – себе дороже. Не заметишь, как голова в кустах окажется.
Но мы-то собирались нагрянуть в Восточную Пруссию, а там другие порядки, ничем не напоминающие безалаберную Речь Посполитую. Если что-то не так, благонамеренные обыватели сразу потащат в полицейский участок, причём из самых лучших побуждений.
А уж в полиции нам точно делать нечего. Поговорка 'без бумажки ты букашка' для нас актуальна как никогда. Можно бить себя пяткой в грудь и доказывать, что ты дворянин самых голубых кровей, однако без документов старания пропадут впустую. Всё равно не поверят, а проверять или, как говорили в моём времени – 'пробивать по архивам', никто не станет.
Сами пруссаки – народ вышколенный и выдрессированный не хуже собаки Павлова. Все рефлексы, начиная от пускания слюней и заканчивая поведением в общественном месте, выработаны десятилетиями суровой палочной дисциплины. Метод, может и не очень педагогичный, зато эффективный. Пускай в кармане вошь на аркане, но внешний вид должен поддерживаться на уровне. Так что встречать и провожать нас будут по одёжке, и если наряд окажется подходящим, глядишь, обойдёмся и без 'аусвайсов'.
Мы отправились в торговые ряды за готовым 'немецким' платьем. Местность была неровная, приходилось то взбираться на холмы, то спускаться в низины. Прошлись по улочкам, сохранившим средневековое обаяние. Вообще у меня сложилось такое впечатление, что Вильно будто застыл между Востоком и Западом. С одной стороны чувствуется архитектурное влияние Западной Европы, с другой – нет-нет, но покажется домик, который идеально вписался бы в патриархальную Москву времён Алексея Михайловича. Кроме того, хватало и бардака, характерного для еврейских местечек: как ни крути, а половина нынешних литовских 'мегаполисов' начиналась с жилищ, наскоро сколоченных Рабиновичами и их верными Сарами.
Нужная лавка отыскалась среди мелких магазинчиков, забитых всякой всячиной: южными фруктами, пряностями, благовониями, табаком и прочими не всегда нужными или полезными вещами. Спокойно пройти мимо витрин не удалось: заядлые курильщики Чижиков и Михайлов не преминули набить кисеты и купить по глиняной трубке с длинным чубуком, взамен 'реквизированных' поляками из отряда пана Потоцкого во время плена.
Оказавшись на воздухе, гренадеры с наслаждением затянулись и стали выпускать кольца дыма. Я едва не расхохотался – приятели походили на котов, добравшихся до валерьянки. Разумеется, предупреждать их на манер Минздрава было бессмысленно, вряд ли жизненный путь гренадеров окажется столь долгим, что они успеют накопить в организмах хотя бы капельку того никотина, что способен валить с ног легендарную лошадь.
Дверь распахнулась, переливчато зазвенели колокольчики, предупреждая продавцов о появлении визитёров, и мы всей гурьбой ввалились в лавку.
Увидев пятерых мордоворотов поперёк себя шире, приказчик поначалу пришёл в тихий ужас: ему нечего было нам предложить. Выставленная на продажу одежда оказалась мала даже Михайлову, а он в нашем отряде был самым низкорослым. Возникло чувство, будто я нахожусь в 'Детском мире' – нарядные камзольчики и бархатные штанишки упорно не желали на нас налезать.