– Мы пришли к обоюдовыгодному решению. Адрес я никому открывать не стал, но согласился передать все послания по назначению. С этого момента моя жизнь превратилась в сущую каторгу. Пришлось нанять курьера, в обязанности коего вошла доставка цветов и записок до порога вашего дома.
– Надеюсь, он не из болтливых?
– Ни в коем разе! – обиженно воскликнул редактор. – Это же дока! У него большой опыт по скрытной части. Ванька Осипов по прозвищу Каин. Легендарная, если можно так выразиться, личность. Сказывают, много шороху когда-то по Москве наводил, да надоело ему честный люд в подворотнях грабить, кошельки на площадях у прохожих тянуть, вот и надумал перебраться из Москвы в Питербурх, ремеслом честным себя занять. А поскольку грамоте он с измальства обучен, так решил, что дорога ему лежит туда, откуда несут по Руси печатное слово. Ко мне пришёл, шапку заломил, до пояса поклонился и попросил, чтобы я хучь к чему-то полезному определил да по-книжному писать научил. Пока на посылках у меня бегает, а потом глядишь, инда и впрямь литератор из него вырастет, – не без гордости похвастался редактор.
– Почему нет? Писатели всё равно, что жулики, тоже враньём на жизнь зарабатывают, – согласился я.
Сам при этом решил по возвращении домой провести срочную ревизию. Может, редактор и впрямь поверил в раскаяние вора, но поговорка 'сколько волка не корми' возникла не на пустом месте. Да нет, зря я, наверное, себя накручиваю, всё равно у нас с Карлом кроме пары нательного белья и брать нечего.
Слуга внёс в кабинет поднос с дымящимся кофе, расставил чашки, вазочку с печеньем и удалился. Я принюхался:
– И вправду необычный запах. У вас действительно готовят потрясающий кофе.
– А вы попробуйте. На вкус он ещё лучше. Я сделал глоток:
– Божественно.
– Рад, что нашёл в вас ценителя, – с видом 'знай наших' откликнулся редактор.
Он пришёл в благодушное настроение. И тогда я решил нанести ему главный удар.
– Я тут поразмыслил над вашими словами о моём внешнем виде. Пожалуй, вы правы, здоровье надо поправить.
– Всенепременно надо! Беречь себя надо смолоду, чтобы к старости болячек было меньше, – поддакнул редактор, откусывая печенье.
– Но, лечение дело дорогое, вот я и пришёл, чтобы забрать причитающийся гонорар и обсудить возможность его увеличения.
– Хм, – редактор аж поперхнулся, пришлось похлопать его по спине. – Вы выбрали крайне неудачный момент. Я сейчас совершенно стеснён в средствах. Весь капитал я пускаю в новое дело, собираюсь увеличить тираж газеты. Как только моё начинание будет окупаться, я щедро вознагражу вас.
– Синица в руке была бы предпочтительней, – заметил я.
Мы долго препирались. В итоге победили молодость и сила. Выцарапав три рубля, я возвращался в приподнятом настроении. Дома оно ещё улучшилось: Карл – целый и почти невредимый, спал на лавке, укрывшись лоскутным одеялом. Будить я не стал, впереди предстоял трудный день: визит к ротному и, возможно, полковому начальству, доклад по всем пунктам, обязательные разборки по пустякам и нет. Начиналась обычная армейская рутина с её караулами, учениями и работами.
Утром мы с Карлом прибыли в полковой двор, чтобы доложиться о прибытии из командировки. Там нас уже поджидали Михайлов и Чижиков, оба слегка навеселе, но я не стал попрекать их за сивушный запах из рта и плохую координацию движений. После испытаний, выпавших на их долю, мужики имели полное право расслабиться.
Наша рота находилась в летних лагерях – кампанентах, оставшийся при штабе дежурным капитан Толстой долго ломал голову, решая, какую бы дыру нами закрыть. В итоге меня отправили в полковую канцелярию чинить перья, подшивать бумажки и промокать чернильные пятна, а Карл, Чижиков и Михайлов покорно взяли кирки, лопаты и носилки и с песней потопали мостить дорогу. Михай в расположении полка так и не появился. Собственно ему, как партикулярному человеку, делать здесь было нечего.
Я собирался навестить капитана Анисимова, узнать, как продвигаются его дела, но как выяснилось, артиллерист тоже отбыл в лагерь, забрав всех помощников. Надеюсь, что отправился он не с пустыми руками. Кирилл Романович обещал, что скоро сводный гвардейский батальон выступит в поход против турок. Было бы здорово опробовать новую пулю в условиях реального боя.
Я пришёл в канцелярию, доложился по форме. Старший писарь нарезал мне фронт работ, а сам ушёл пить водку. Что ж, дела идут, контора пишет.
Писаря, как им и положено, изводили тонны бумаги. Я снова поразился обилию служебной переписки. Получилось, что каждый чих протоколировался в специальном журнале, потом всё это сводилось в особые отчёты, которые рассылались в десятки инстанций. Армейская бюрократия цвела и пахла.
Подкинутая Толстым работёнка быстро наскучила. Я задремал за столом, положив голову на сведённые вместе руки. Скрип гусиных перьев и вялый трёп писарей не помешали мне продрыхнуть до обеда. Я перекусил купленной у уличных торговцев снедью и стал слоняться по штабу.
В обычное время жизнь здесь била ключом, но сейчас здание пустовало. Штаб походил на школу во время летних каникул. Никого, кроме учителей и директора… пардон, командира полка Густава Бирона. Не знаю, с какой стати он тут оказался, но я столкнулся с ним в коридоре нос к носу.
– Здравия желаю, ваше высокородие!
– О, фон Гофен, – обрадовался подполковник. – Давно в Петербург возвратились?
– Вчера вечером, господин подполковник.
– Все живы-здоровы?
– Так точно, все.
– Достойно похвалы. Пойдём ко мне, расскажешь что да как, – весело сказал офицер.
Скоро выяснилась причина его хорошего настроения. Бирон со дня на день ожидал прибавления в семействе: красавица-жена Александра вот-вот должна была разрешиться от бремени.
– Если родится сын, назову его в честь батюшки Карлом. Два года прошло с того дня, как отец мой преставился, упокой Господь его душу.
– А если дочь?
– Дочь назову именем благодетельницы всей нашей фамилии, Анной. Собирайтесь, барон. Я забираю вас с собой, – неожиданно приказал подполковник. – Едем ко мне. Я хочу, чтобы сейчас подле меня находился преданный человек, способный разделить со мной радость.
Мы сели в карету Бирона и покатили к его дому. Позади неслись конные гайдуки в расшитых серебром и золотом кафтанах.
Экипаж въехал в открытые ворота, остановился возле двухэтажного каменного особняка. Двое солдат-измайловцев вытянулись во фрунт, приветствуя командира. Тёмные лакированные двери распахнулись. С высокой лестницы к карете сбежал страшно взволнованный человек в зелёном камзоле. Я узнал дворецкого.
– Беда, беда, ваше высокородие! – замахал руками он.
Бирон побледнел, рывком открыл дверцу кареты, спрыгнул без всякой подставки на землю.
– Что случилось?
– Супружнице вашей, Александре Александровне плохо. Господин лекарь говорит помре она скоро.
Приехали, подумал я, глядя на пошатнувшегося от столь ужасного известия офицера.
Бирон на негнущихся ногах поднялся по ступенькам, зашёл в особняк. Я следовал за ним по пятам. Навстречу вышел невзрачный мужчина в очках с толстыми линзами. Это был лекарь, он снял парик, под которым обнаружилась обширная лысина, и скорбно произнёс:
– Мне очень жаль, но я не господь Бог, чтобы вершить чудеса. Хорошо, что вы прибыли скоро и застанете супругу живой. Священник прибудет с минуту на минуту. Бирон схватил врача за грудки, дёрнул к себе: