– В чём дело, почему моя Саша умрёт?
– У неё слабый организм. Она не переживёт роды, которые могут скоро начаться, – вырвавшись из медвежьей хватки курляндца, сообщил врач.
– И вы ничего не можете сделать?
– Боюсь, это так. Медицина, увы, бессильна.
На Густава Бирона было страшно смотреть. Он враз осунулся, куда-то подевались его высокий рост и богатырская стать.
Я вдруг вспомнил о докторе Куке, хирурге-англичанине. Вот и представился ему повод показать своё искусство. Только бы он был в Петербурге.
– Господин подполковник, могу я воспользоваться вашей каретой?
– Что? – Бирон повернулся, окинул меня непонимающим взглядом. – Зачем она вам, барон?
– Я постараюсь привезти другого врача. Очень хорошего. Может ещё не всё потеряно.
Глава 15
Гулянка шла уже вторые сутки. Густав Бирон, два молоденьких офицера Измайловского полка, пожилой майор-семёновец, малознакомые штатские, очевидно земляки-курляндцы, и я на протяжении двух суток только и делали, что кочевали из кабака в кабак. Пока вокруг счастливой матери и новорождённого хлопотали медицинские сёстры, кормилицы и няньки, мужскую компанию выпроводили из дома, чтобы не занесли инфекцию. И понеслось.
Наверное, я побывал во всех австериях Петербурга. Мы шумной толпой вваливались в заведение, проскакивали 'чёрную половину', где вместо тарелок использовались дырки, выдолбленные в столах, а ложки посетители приносили с собой, врывались на 'чистую' часть. Нетрезвый, раскрасневшийся Бирон громогласно подзывал хозяина, требовал, чтобы несли самое лучшее.
– Даже не говорите, сколько это стоит, просто несите. Я плачу за всё! – восклицал он.
Компания занимала место возле окна, прислуга суетливо накрывала столы, все безмятежно шутили и смеялись. Дорогое вино лилось рекой; билась посуда; мялись серебряные стопки и бокалы; дощатый пол ходил ходуном от стука каблуков; ломалась мебель: табуреты, стулья, скамейки, лавки; вызванные музыканты валились с ног от усталости. Откуда-то взялись разряженные густо напудренные и накрашенные девицы в ярких шёлковых туфлях и пышных кружевах. Дамы заливисто хохотали, наравне с мужчинами пили за здравие младенца и смело подходили к столу, где для особых гостей лежали приготовленные кисеты с душистым табаком, короткие голландские трубки из глины и 'фидибусы' для их раскуривания. Во время танцев девицы лихо отплясывали некое подобие канкана (точно не уверен, но, кажется, это я спьяна научил их этим мулен-ружским штучкам), музыка горячила кровь, хмель ударял им в головы, выветривая остатки стыда, юбки задирались всё выше и выше, ноги подбрасывались уже почти к голове. Короче, выполненная в полном соответствии с канонами соцреализма картина полного морального разложения аристократии.
К чести Бирона замечу, что в танцах он не участвовал, только много пил и блаженно улыбался.
– У меня есть сын. Слышите, барон, сын!
Подполковник стукал могучим кулаком по столу, заставляя посуду подпрыгивать. Камзол был расстегнут, офицерский галстук снят, мокрый от дождя плащ-епанча небрежно повешен на спинке высокого стула. Мутный взор Бирона никак не мог сфокусироваться на мне.
– Да, сегодня я пьян, как сапожник. И буду пить еще, сколько захочу, – с непонятным вызовом вдруг проговорил подполковник. – Благодаря вам, любезный Дитрих, я пью от радости, а не с горя. Мне никогда ещё не было так хорошо! Какое счастье, что вы догадались привезти этого англичанина…
Я подцепил вилкой кусок нарезанной буженины, с удовольствием прожевал и стал вспоминать.
Мне повезло. Джон Кук, выжитый завистливым главным хирургом из военного госпиталя в Кронштадт, только начал собирать вещи. Я несколькими словами обрисовал ему ситуацию.
– Княжна при смерти, поспешите. Англичанин задумался.
– По здешним правилам в тяжёлых случаях я должен посоветоваться с кем-то из моих коллег, и только после вынесения коллегиального решения могу приступить к операции. В противном случае, если пациент, не приведи Господь, скончается, меня ждёт суровое наказание. К тому же речь идёт о невестке самого герцога Бирона. Если княжна умрёт, боюсь даже представить себе все последствия. Вы желаете, чтобы я окончил свои дни в холодной Сибири?
– Я желаю, чтобы вы не упустили свой шанс, уважаемый доктор. Я верю в вас и ваши чудесные руки. В них теперь находится ваша будущая карьера в России.
– Хорошо, – решился англичанин. – Мэри, – позвал он горничную, – принесите мою сумку с инструментами. Я выезжаю вместе с господином фон Гофеном.
Я не врач, познания в медицине у меня самые посредственные, но даже мне хорошо известно, что операция, прозванная кесаревым сечением, делалась ещё в древние века. По легенде таким способом появился на свет будущий римский император Гай Юлий Цезарь (Кесарь), в честь него это хирургическое вмешательство в процесс родов и получило своё название. По идее и в России, где медицина пусть и не находилась на передовых позициях, кесарево сечение делалось тоже. И хотя Густав Бирон был далеко не последним человеком в империи и мог позволить себе пригласить к жене лучших специалистов, акушер, наблюдавший за Александрой Александровной, то ли не обладал достаточной квалификацией, то ли оказался полным фаталистом и не стал ничего предпринимать, положившись на естественный ход вещей. В итоге княжна умирала, и, сдаётся, что в привычной для меня истории, она, скорее всего не перенесла родов и скончалась. Но тут вмешался его величество случай. Густав Бирон встретился со мной, а я привёз к постели роженицы Джона Кука, талантливого хирурга, способного пойти на риск ради спасения чужой жизни.
Небеса благоволили к молодой женщине. Она счастливо разрешилась прекрасным как ангел младенцем. Доктор, отважно сражавшийся за её жизнь, сам смертельно устал и выглядел словно привидение. Бирон щедро наградил его деньгами и драгоценностями, пообещал лично принять участие в дальнейшей карьере и доставил домой в своей карете с четвёркой лошадей, запряжённых цугом.
А теперь мы с полковым командиром сидели и пили на брудершафт. К тому моменту я мало что соображал, заплетающимся языком что-то рассказывал кивающему как китайский болванчик Густаву. Мы, два немца, горячо обсуждали будущее нашей, да-да, именно нашей России. И пьяный счастливый подполковник вынес для себя немало нового.
– Это будет трудно, Дитрих, но, клянусь самым дорогим, что у меня есть – новорождённым сыном, мы с тобой многое сделаем! На этой земле родился мой Карл, и только поэтому она уже заслужила право стать счастливой! Мы с тобой ещё обсудим наши планы, но уже на резвую голову, а сейчас… ик…. выпей со мной до дна.
Только на третьи сутки я вернулся в нашу избушку и забылся крепким мертвецким сном. Бирон разрешил не показываться на службе до начала следующей недели. Каюсь, что забыл похлопотать о кузене, и несчастному юноше несколько дней приходилось бросать на меня завистливые взоры. Его по-прежнему ждали кирка и носилки, в то время как я мог предаваться сладчайшему ничегонеделанью.
Затем в моей жизни произошли очередные изменения. Прискакал вестовой из штаба, который передал приказ сегодня же явиться в Летний дворец, чтобы предстать перед её величеством. Понятно, что событие это, мягко говоря, неординарное, поэтому мы с Карлом драили мундиры, пока не привели их в полный порядок. Пуговицы сверкали, выскобленные бритвой щёки блестели. Один из офицеров по такому поводу отправил за нами свой экипаж. Было здорово прокатиться на нём ко дворцу.
Чижикова и Михайлова вызвали тоже. Их доставил полковой извозчик. Михая нигде не было. Похоже, у них с Ушаковым своя свадьба.
Горели масляные лампы и разноцветные свечи. Лакеи с подносами полными фруктов и напитков обходили гостей. А их было немного, преимущество люди военные: драгунский офицер без глаза и с перевязанной рукой (его раненным доставили из Крыма, где сей драгун изрядно отличился), армейский капитан, тоже герой турецкой войны, сержант, которому удалось найти месторождение, богатое железной рудой, моряки, отвечавшие за спуск на воду нового фрегата. Компания подобралась хорошая, и, хотя первое время все держались особняком, томительное ожидание заставило нас сойтись поближе и перекинуться парой общих фраз.