Я внимательно наблюдал за танцовщицей, как она сжимает кулаки на изразцах, царапает ногтями их гладкую поверхность, поворачивается боком, прижимается бедром, поднимает колено, поворачивает голову, трясет волосами из стороны в сторону. Она лежала на спине, плача от отчаяния, причиняя боль ладоням, разбивая пятки. Она как будто находилась в клетке, запертая вдали от мужчин.
Затем она перекатилась на живот, поднялась на руки и на ноги, опустив голову, и замерла на мгновение в такой позе. Именно в этот миг музыка вступает в новую фазу, менее яростную, почти лирическую в своей трогательности. Девушка ползет несколько футов налево и поднимает голову. Она вытягивает вперед свои маленькие руки. Кажется, что здесь встречается какой-то барьер, какая-то стена. Затем она поднимается на ноги. Она быстро двигается вдоль нее, в грациозной, испуганной спешке танца, ее руки как бы ощупывают расположение твердых барьеров, те невидимые стены, которые, кажется, окружают ее. Девушка стояла и смотрела нам в лица, затем опустила голову на руки, нагнулась и распрямилась, откидывая голову и волосы назад. «Я?» — казалось, спрашивает она, как будто вглядываясь в грубого тюремщика, подошедшего к дверям ее темницы. Но там, конечно, никого нет, и из представления это совершенно понятно. Затем, представив себя внутри темницы, подчиняясь трогательной фантазии, она готовит себя для господина, кажется, выбирая шелка и драгоценности, нанося косметику и духи. Она окутывает себя игривым, воздушным великолепием рабыни. Затем она скрещивает запястья и двигает ими, как будто они связаны. Потом она вытягивает руки, как будто ремень, привязанный к ним, сильно натянут. Кажется, будто она, с поднятой головой, связанная рабыня, выводится на поводке из темницы. Но у ворот, конечно, она разводит руки, показывая нам, что она все еще в заключении. Она отступает в центр темницы, падает на колени, закрывает голову руками и рыдает.
Здесь начинается следующая музыкальная тема.
Рабыня смотрит вверх. В коридоре, за воротами, слышен звук. Она вскакивает на ноги и прижимается спиной к стене своей темницы. На этот раз, кажется, там действительно есть какие-то люди, они пришли за ней. Она поднимает голову; она отворачивается; она принимает презрительный вид. Затем кажется, что она, ошеломленная, оглядывается, в то время как они уходят. Тогда она бросается на пол своей темницы. Зовя их, подняв голову, жалобно протягивая к ним руки. Она умоляет, чтобы на нее обратили внимание.
Вот рабыня отпрянула назад, поднимаясь на ладонях, испуганная. Ворота ее темницы открыты. Она быстро становится на колени в позу угождающей рабыни. Очевидно, она боится грубых тюремщиков. Похоже, что она дважды получает удар кнутом. Затем она снова принимает позу угождающей рабыни и кивает головой. Она хорошо понимает, чего от нее ждут. Она должна хорошо проявить себя на изразцах праздничного зала. «Да, господа!» — кажется, говорит она. Но как мало ее тюремщики, возможно, простые и невоспитанные парни, понимают, что именно этого — угождать — она и желает так глубоко и отчаянно. Как долго она ждала, в жестоком разочаровании, неудовлетворенная и одинокая, в клетке, этого момента, этой драгоценной возможности, когда ей, простой рабыне, будет дозволено представить себя на обозрение своего господина. Как могут они понять мучительность и важность этого момента для нее? Ей дана возможность показать себя перед господином! Кто знает, сможет ли она когда-нибудь в этом большом доме, в котором есть такие клетки и тюремщики, снова получить такой шанс?
Рабыня изображает, что она поднята на ноги, и ее запястья жестоко связаны у нее за спиной. Ее тело сильно сгибается, голова повернута набок. Кажется, что мужчина держит ее за волосы. Похоже, ее ждет не аристократический банкет, куда приводят разодетых в шелка рабынь, а пьяный праздник и битье кнутом. Она маленькими поспешными шагами, согнувшись, описывает широкий круг на изразцах. Затем, казалось, ее бросили на колени перед нами. Ее руки все еще были туго связаны за спиной. Она посмотрела на нас. Мы были, конечно, «хозяева», перед которыми она должна выступать. Она поднялась на ноги. Она изогнулась, как будто ей развязывают руки. Затем вытянула ноги и подняла руки над головой, как она сделала вначале.
Начались заключительные части танца Са-иила.
В этих частях девушка, во всей нескрываемой красоте, нагая, в ошейнике, свидетельстве рабства, пытается возбудить интерес своего господина.
Теперь я видел, как мало осталось в бывшей Пегги Бакстер с Земли воспоминаний о ее родной планете. Перед нами танцевала горианская девушка-рабыня.