- Очень просто: я решил связать судьбу с Россией, поэтому буду служить ей до последнего вздоха. Простите за пафос, но это так.
Задумчивость во взоре генерала снова сменилась живым интересом.
- Что-то в вас есть, фон Гофен, правда, пока не понимаю что именно, - проницательно заметил он.
- Что вы, - удивлёно сказал я. - Человек я самый рядовой.
- А вот тут я с вами не соглашусь. Странный вы, барон, зело странный, но странность эта искусно маскирована. Не могу вас раскусить вот так с пылу с жару. Ну да ничего. Человек вы вроде невредный, и какая-то польза от вас непременно должна быть. Я подумаю над вашими словами.
Взгляд Ушакова пронизывал, будто рентген, казалось, генерал читает мои мысли. Человек, занимавший такой высокий пост, просто обязан иметь хорошую интуицию, иначе не выжить, но у Андрея Ивановича она была не просто хорошей - я бы назвал её потрясающей. Не знаю, что он чувствовал, но мне было весьма не по себе.
- Вижу, беседа наша подошла к концу. Не стану неволить вас, барон. Я бы конечно мог заставить вас следовать только моим директивам, но боюсь потерять на этом больше чем приобресть.
- Спасибо за разговор, Андрей Иванович. Перед тем, как меня уведут, скажите: что будет со мной и моим кузеном? - я не мог не задать этот главный вопрос.
- Скоро узнаете, - многозначительно произнёс Ушаков, прежде чем вызвать караул.
Я вернулся в камеру. Не находивший себе места Карл, успокоился, увидев, что со мной всё в порядке. День прошёл как обычно, а вот на утро нас ожидал сюрприз.
Ещё до первых петухов дверь камеры распахнулась. На пороге стоял сержант измайловец. Благодаря караульным я научился довольно сносно различать мундиры полков, так что определялся теперь практически с лёту - особенно с гвардейцами. Правда, отличий между унтер-офицерами в одежде не имелось, что сержант, что капрал одного полка одевались одинаково. Но этот представился, видимо, гордясь должностью.
- Господа фон Гофен и фон Браун, прошу привести ваши костюмы в порядок и следовать за мной, - тоном, не терпящим возражений, объявил он.
- Что это значит? - спросил я, теряясь в догадках.
- Вы свободны. Всякая вина с вас снята. Пройдёмте в канцелярию, дабы уладить формальности и подписать бумаги о неразглашении тайны.
Не веря в происходящее, мы с Карлом пулей вылетели из камеры, ожидая вдогонку криков или выстрелов в спину, но всё обошлось. Подписав всё, что требовалось и, заверив, что будем строго блюсти все тайны, поспешили покинуть Тайную канцелярию, пока никто не передумал.
За воротами крепости стояла закрытая карета.
- Садитесь, - приказал сержант.
- Но ведь мы свободны и вольны поступать как заблагорассудится, - удивился я.
- Садитесь, - настойчиво повторил сержант. - Это в ваших же интересах.
Мы с Карлом переглянулись и, не сговариваясь, полезли в карету. Терять всё равно было нечего: без рекомендательных писем, которые в канцелярии испарились вместе с деньгами и некоторыми предметами гардероба, перспективы вырисовывались безрадостные. Хорошо хоть шпаги сохранились. Судьба наших коней тоже оказалась скрытой в тумане. Похоже, кому-то из окрестных крестьян повезло заполучить в хозяйство парочку отличных лошадей.
Сначала нас отвезли в баню, я не мылся больше месяца и с восторгом принялся парить себя веником. Карл впервые столкнулся со странной процедурой русского мытья и долго не мог оценить её по достоинству. Он очень удивлялся тому, что я балдею от этого 'варварства'. А когда истопник окатил его ушатом ледяной воды, кузен едва проделал в незадачливом мужике лишнюю дырку.
Из парилки мы вышли красными как варёные раки, без сил свалились на деревянные лавки и поняли, что умираем от жажды. Проблема решилась мигом. Нам преподнесли по здоровенному ковшу кваса, и тогда я понял, что попал на небеса.
Сержант положил на лавку две нательных рубахи и две пары портов. Если Карлу бельё пришлось впору, то на мне всё угрожающе трещало и местами рвалось. Я уже обратил внимание, что по здешним меркам был всё равно, что великаном, возвышаясь над всеми почти на голову.
- Ваша одежда пришла в негодность, - сообщил сержант.
- Тоже мне новости, - хмыкнул я.
Длительное пребывание в сырых и холодных застенках вряд ли бы смог выдержать даже спецкомплект химзащиты из двадцать первого века, что говорить про наши штаны и камзолы.
- Я купил кое-что из готового платья, - не обращая внимания на иронию в моих словах, произнёс измайловец.
- Спасибо, конечно, но у нас нет денег. Не представляю, как буду с вами рассчитываться, - вздохнул я.
- Ничего страшного. Мне выдана денежная сумма для этих целей, - со стоическим спокойствием пояснил сержант.
- Кем выдана? - заинтересовался я, но измайловец почему-то не стал отвечать.
Обсохнув и переодевшись, вышли на улицу. Солнце стояло высоко, обогревая не по-осеннему тёплыми лучами.
Мы поехали в сторону Васильевского острова. Я с любопытством посматривал по сторонам, понимая, что этот город очень отличается от привычного Петербурга, начиная с того, что один из самых прекрасных уголков любимого города был пока на две трети занят лесом, а добрая половина встреченных домов стояла пустынными, без окон и дверей, подвергаясь неминуемому разрушению.
Карета подъехала к красивому двухэтажному каменному особняку, окружённому густым ельником. Стены покрывала штукатурка, крыши уставлены печными трубами из красного кирпича. Мы спрыгнули на деревянную мостовую и сразу оказались объектом внимания вооружённых гвардейцев, охранявших дом. Судя по тому, что их было человек десять, не менее, я понял, что нас привезли к какому-то знатному вельможе.
Мы вошли через высокие, покрытые тёмным лаком двери, по верхнему уровню которых с обеих сторон расположились круглые оконца, и оказались в вестибюле с полом, напоминающим шахматную доску. Сводчатые потолки сияли белизной побелки и были украшены лепниной с непонятным узором. Ряды ступенек, выстроившихся полукругом, вёли к арке. За ней начиналась широкая лестница с железными перилами.
Возле арки стоял дворецкий в зелёном камзоле и жилете из золотой парчи, обутый в мягкие туфли. Он скорчил любезную мину и сообщил, что хозяин особняка приглашает навестить его и составить 'кумпанию' в кабинете.
- А как зовут твоего господина? - придержав слугу за рукав нарядного камзола, расшитого золотыми нитями, спросил я.
Дворецкий смерил меня удивлённым взглядом:
- Разве вам не сказали?
- К сожалению, нет.
- Мой хозяин - господин лейб-гвардии подполковник Измайловского полка и генерал-адъютант ея императорского величества Густав фон Бирон[9], - с гордостью сообщил дворецкий.
Глава 10
Пришло время ненадолго оторваться от повествования и рассказать о человеке, с которым нас свела судьба.
При Анне Иоанновне служили сразу три Бирона - три родных брата. Если кто-то представляет их саранчой, слетевшейся на жирные российские угодья, то делает большую ошибку. Самый старший - Карл, возраст его перевалил за пятый десяток, был армейским генералом, хорошо зарекомендовавшим себя во многих походах. Ему не раз поручали ответственные задания по снабжению русских войск, и горе было тем казнокрадам и недоимщикам, что попадались на его пути.
Средний - сорокапятилетний Эрнест-Иоганн[10] являлся фаворитом императрицы. Благодаря его 'стараниям', в истории появился термин 'бироновщина'. Он - самый знаменитый из всей троицы.
Густаву - младшему из Биронов, исполнилось тридцать пять лет, будучи к моменту нашей встречи видным мужчиной в самом соку, он успел послужить в польской армии, заслужив чин капитана панцирных войск. Бардак, творившийся в Речи Посполитой, порядком ему надоел, ибо жалованье изрядно задерживалось, а поляки-шляхтичи больше воевали друг с другом, рубясь на Сеймах по каждому пустяку, нежели вступали в схватку с врагом внешним. Какое тут продвижение по служебной лестнице, гляди, чтобы не оказаться замешанным в заварушку с неизвестным концом. А Густав не любил политику. Будучи по природе человеком прямым и открытым, искал ратных подвигов и славы и всегда находился в стороне от бурлящей интригами придворной жизни. Когда Эрнест-Иоганн вошёл в фавор у Анны Иоанновны, он сразу же разослал приглашения братьям. Густав с радостью откликнулся и как нельзя вовремя.
9
БИРОН Густав (1700 - 1746) - младший брат Эрнста Иоганна. Получил исключительно домашнее воспитание. Будучи на польской военной службе дослужился до чина капитана. В 1730-м году по приглашению Эрнста Иоганна прибывает в Россию, где поступает в новообразованный лейб-гвардии пехотный Измайловский полк в чине майора. В 1732-м году вступил в брак с княжной Александрой Меншиковой, дочерью Александра Даниловича Меншикова - друга и сподвижника Петра I. Густав Бирон очень любил свою жену и тяжело переживал её смерть после неудачных родов, во время которых погиб и новорождённый младенец. В том же 1732-м году назначен генерал-адъютантом императрицы. Отличился во время русско-турецкой войны 1735-1739 годов, командую сводным гвардейским отрядом, проявив мужество и героизм. После смерти императрицы Анны Иоанновны и смещения регента, разделил судьбу своего брата Эрнста Иоганна, отправившись в ссылку. Умер в Петербурге, куда его вызвали с обещанием служебного назначения. Современники отмечают его храбрость, исполнительность и беспорочную службу. Мне попадались обвинения Густава в недалёком уме, но обоснованием этому служило то, что он... не знал французского языка.
10
БИРОН Эрнст Иоганн (1690-1772) - вошёл в историю, как фаворит императрицы Анны Иоанновны. Граф, обер-камергер (с 1730-го года), регент при царе-младенце Иоанне VI-м (1740). Выходец из мелкой курляндской дворянской семьи. Родился на мызе Каленцеем. Учился в Кёнигсбергском университете, но попал в неприятную историю, закончившуюся дракой с ночной стражей и убийством одного из часовых. По приговору суда попал в тюрьму и был выпущен спустя девять месяцев с выплатой большого штрафа. В 1718-м году поступил на службу к Анне Иоанновне, бывшей тогда герцогиней Курляндской. После воцарения Анны на престол был вызван в Петербург и пожалован сначала в камергеры, а потом в обер-камергеры. Сохранились описания его, как человека среднего роста и прекрасного телосложения, очень привлекательного лицом, умного и просвещённого (Бирон оставил после себя обширную библиотеку), который обожал лошадей (благодаря этой похвальной страсти коневодство в России получило ощутимый толчок к развитию) и карточную игру. Всю свою жизнь он посвятил служению российской императрице и пользовался её безграничным доверием. Бытующий в исторической и бульварной литературе образ Бирона-взяточника мягко говоря далёк от правды, ибо в документах (за исключением трудов Татищева, лица весьма заинтересованного в очернении императорского фаворита) не сохранилось свидетельств его корыстолюбия, наоборот, существует много документальных фактов отказа Бирона от весьма дорогих подарков. В 1737-м под давлением русской императрицы был избран курляндским дворянством герцогом Курляндским и Семигальским. Этот важный политический шаг ввёл герцогство в политическую орбиту России. В 1739-м неудачно пытался женить своего старшего сына Петра на принцессе Анне Леопольдовне. За день до смерти императрица подписала указ о назначении Бирона регентом до совершеннолетия императора Иоанна, которому тогда исполнилось всего два месяца. Через 22 дня Бирон был арестован генерал-фельдмаршалом Минихом. Отряд гвардейцев под командованием адъютанта Миниха - Манштейна разоружил караул регента и доставил Бирона в Шлиссельбургскую крепость. По первоначальному приговору суда его должны были четвертовать, но воцарившаяся Анна Леопольдовна заменила казнь ссылкой в город Пелым Сибирской губернии. В 1742-м году Бирона по распоряжению воцарившейся на престол после государственного переворота императрицы Елизаветы Петровны был переведён в Ярославль, где прожил до 1762-го года. Император Пётр III возвратил Бирона в Петербург, восстановил во всех чинах. Вновь став герцогом Курляндским, бывший фаворит уехал на родину, где прожил до самой смерти. Герцог скончался в Митаве на 82-м году жизни.