— Совершенно ничего, на мой частный вкус, необычного, — небрежно поправляя на длинном носу очки с затемнёнными стёклами, ухмыльнулся капитан Куликов. — Перед нами, господа патентованные шпионы, простирается — прямо по курсу — водная гладь, именуемая — «Рио де ла Плата». То бишь, в переводе с испанского языка, «Серебряная река», имеющая самую широкую в Мире дельту. Прошу, что называется, любить и жаловать…
«Да, изменился наш бравый шкипер за прошедшие годы», — машинально отметил Ник. — «Поседел весь — окончательно и бесповоротно. И разговаривать стал совсем по-другому — более вдумчиво и, так сказать, культурно. Никаких тебе «солёных» боцманских тирад. А ещё стал однозначно-скрытным: за время нашего совместного трёхдневного плавания так и не обмолвился ни единым словечком о том, чем занимался во время Второй мировой. Бывает, конечно…. Да и яхте его, безусловно, досталось: борта все облезлые, лет десять-одиннадцать уже некрашеные, щедро покрытые многочисленными неаккуратными заплатами и уродливыми вмятинами. Следы от пуль и осколков, надо думать…. И кот по палубе бродит совсем другой. Вернее, чёрно-белая кошка по кличке — «Маркиза». Видимо, буро-пегого Кукуся — по старости лет — пришлось списать на берег. Да, жизнь наша, жестянка неблагодарная…».
— Сергей Анатольевич, а ты про Айну и Сизого ничего не слышал? — спросил Ник. — Говорят, что они отчалили в Гватемалу?
— Отчалили. Ещё в самом начале 1941-года, — подтвердил Куликов. — Их мой коллега-Галкин туда доставил. Вместе с близняшками Афанасием и Мартой.
— А что с Айна? Поправилась?
— Наверное. Сердцеед Галкин, по крайней мере, мне про её неземную красоту — при встрече — все уши прожужжал. В 1942-ом году, в одном из баров Гаваны.
— Кэп, вы же должны нас с командиром проинструктировать, — напомнил дотошный Михаил. — Мол, как и что, кха-кха, в этой беспокойной Аргентине. Чего надо опасаться. И как себя правильно вести на городских улицах.
— Проинструктирую, мазуты береговые. Не вопрос, — лениво зевнув, пообещал Куликов. — Но не здесь же, в конце-то концов? На самом солнцепёке? Да и кофейку было бы неплохо выпить. За мной. Только сперва руль заклиню…
Они, покинув капитанский мостик, спустились по узкому трапу в кают-компанию (она же — личная спальня капитана «Кошки»).
Капитан, затратив порядка двадцати пяти минут, заварил кофе по старинному арабскому рецепту: в пузатой медной турке, помещённой в раскалённый мелкозернистый песок, нагретый на крохотной спиртовке.
Заварил, разлил по высоким фарфоровым чашечкам, а после этого поинтересовался:
— Никитон, тебе в кофе спиртику накапать? У меня, видишь ли, привычка такая…
— Капни. Лишним не будет.
— А юноше? Или же обойдётся? Мол, молод ещё?
— Дык, как же это? — возмутился Банкин. — Как финских полицейских мочить, так взрослый? Кха-кха…. А чуток алкоголя хлебнуть — годами не вышел? Дискриминация чистейшей воды. Откровенный произвол и гадкая «дедовщина». Я товарищу Мессингу обязательно нажалуюсь.
— Накапай, Серж, и ему, — благостно махнул рукой Ник. — Я сегодня добрый…. Ну, за нашу, кэп, неожиданную и судьбоносную встречу. Дай Бог, не последнюю, понятное дело…
Они, закусывая хрустящим овсяным печеньем, выпили по одной чашечке «алкогольного» кофе, по второй, по третьей.
После этого Куликов раскурил свою знаменитую чёрную трубку и, умело пуская к потолку кают-компании идеально-круглые кольца ароматного сизого дыма, прочитал маленькую просветительскую лекцию:
— Чтобы чувствовать себя в незнакомой стране безопасно и комфортно, надо попытаться — как можно быстрей — «понять» её. То бишь, пропитаться, если так можно выразиться, её «духом»…. Итак, в пошлой обывательской среде принято считать, что у Аргентины — пять знаковых символов: танго, мате, гаучо, великая Эвита Перрон и пампа. Спорное утверждение, честно говоря. Весьма и весьма спорное. Впрочем, начну по порядку…. Танго. Так себе танец, на мой частный и прямолинейный вкус. Танцуешь и ощущаешь при этом всё трепетное женское тело: колени, бёдра, грудь. Надо бы её, голубушку разгорячённую, (то бишь, партнёршу по танцу), тут же умыкнуть в укромное местечко и — по полной и расширенной программе. Ну, вы меня, конечно, понимаете…. Ан, нет. Нельзя. Танцуй, бродяга неприкаянный, дальше. Зрители, мать их растак, ещё пялятся. А у меня мужской орган, как назло, возбудился и, того и гляди, выпрыгнет из штанов. Тьфу, да и только. Маята одна и неудобство сплошное. Нет, братья и сёстры, танцуйте ваше хвалёное танго без меня…. И, вообще. Изначально танго, чтобы вы знали, являлся сугубо «мужским» танцем. Какие ещё шуточки? Чистую правду глаголю…. Дело было так. В конце девятнадцатого века десятки тысяч европейских эмигрантов прибывали в Буэнос-Айрес в поисках удачи, богатства, славы и счастья. Одинокие мужчины скучали по оставленным дома женщинам и, желая утешиться, проводили долгие вечера в здешних публичных домах. Ожидая своей очереди, (а с проститутками, как это и ни странно, наблюдался определённый дефицит), они танцевали друг с другом своеобразный медленный танец, полный страсти и желания, танец, напоминавший состязание за обладание женщиной. Ну, как аналогичные танцы у некоторых птиц, животных и насекомых. Глухари там всякие, тетерева, благородные олени, некоторые виды бабочек. Это уже позднее танго стали исполнять в сопровождении тягучих испанских и итальянских мелодий, смешанных с африканскими ритмами «кандомбе»…. Постепенно танго начали танцевать с женщинами, и танец тут же стал более сексуально-демонстративным и менее меланхоличным. Затем появились песни «танго», повествующие о глубоких и печальных чувствах: о тоске по Родине и любимым, о сердечных страданиях, о жуткой ревности и о предательствах вероломных женщин. Так что, не всё так гладко с этим самым танго. Вернее, с его «родословной». Плебейством голимым, на мой частный и капризный вкус, так и отдаёт…. Мате. Ещё одна классическая и глупая «запутка». Аргентинцы утверждают, что мате, мол, объединяет семью. Когда готовят мате, то все бросают свои дела, и семья — в полном составе — спешит к обеденному столу. Пью мате через специальные сосательные трубочки из маленьких полых тыквочек — и фанатеют. То бишь, балдеют и ловят кайф. Пьют и ловят. Пьют и ловят…. С чего, спрашивается? Ну, попробовал я пару-тройку раз этот без всякой меры разрекламированный мате — совершенно ничего особенного. Как говорится, ни в голове, ни в попе. А на вкус — обыкновенный второсортный зелёный чай. Мне в Китае и не такой доводилось пробовать. В том плане, что на порядок ароматнее и с гораздо более приятным послевкусием…. Гаучо. Это, вообще, какая-то откровенная насмешка природы. Да, когда-то давно гаучо, действительно, были…э-э-э, весьма достойными парнями. Только очень-очень давно. Из серии: — «Преданья старины глубокой…». Дело было так. Несколько веков тому назад в вольную аргентинскую пампу пришли жестокосердные и суровые испанцы…. Зачем, интересуетесь, они пришли? Естественно, в поисках золота и серебра. Значит, пришли и достаточно быстро уничтожили всех местных индейцев — и кечуа, и керанди. Ещё, для полного комплекта, перестреляли всех гуанако и страусов-нанду. А после этого завезли из Европы и выпустили в пампу всякий домашний скот. Но золота и серебра в Аргентине оказалось до обидного мало. И тогда разочарованные испанцы принялись — в массовом порядке — переселяться в Парагвай, Перу и Эквадор, где благородных металлов было не в пример больше. Часть лошадей, баранов, быков и коров они забрали с собой. А всех остальных бросили — на произвол Судьбы. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали себя в пампе просто превосходно. Для всяких парнокопытных здесь — идеальная среда и климат, так сказать…. И тогда в пампу пришли бродяги — самых разных национальностей, бедные, как худые церковные крысы. Чтобы не умереть от голода, они отлавливали этих диких лошадей, буйволов, баранов и коров, а потом загоняли их на наспех огороженные территории. Так в Аргентине появились гасиенды и гаучо — вольная и свободолюбивая разновидность людей, не признающая общепринятые нормы, правила и устои. Мораль у гаучо проста и непритязательна: — «Мы были никому не нужны. Когда наши детишки пухли от голода, то нам никто не помог, все презрительно отвернулись. Мы всего добились сами, собственными руками, безо всякой помощи со стороны. Поэтому теперь мы ничего и никому не должны. Никому. И ничего. Пошли вы все в грязную и широкую задницу — с вашими законами, конституциями и прочим навороченным уродством. Мы живём, как хотим, и никто не имеет права — вмешиваться в нашу жизнь…». Так оно всё и было. Не спорю. Только, извините, в далёком-далёком Прошлом. То есть, очень много лет тому назад. Но с тех пор, увы, много воды утекло по извилистым руслам аргентинских рек и речушек. Очень много…. Сегодня почти вся плодородная земля в Аргентине поделена (не без помощи армейских и полицейских структур), между крупными латифундистами. Так что, гаучо нынч