- Комсомольцы! Эй! - стараясь кричать не слишком громко, чтобы не разбудить спящих, повторил тот же голос.
- Ну что? - с трудом приподняв голову, ответил Саша. - Я - комсомолец.
Было еще очень рано, и в предрассветной полумгле он не сразу узнал ротного комсорга лейтенанта Брякина.
- Это ты, Матросов?
- Я!
- Давай, старик, поднимайся, буди ребят. Собрание созываем.
- Есть, товарищ лейтенант, - пробормотал Саша и, сделав усилие, оторвал голову от ранца и сел. Голова у него кружилась.
- Давай живенько, - повторил лейтенант. - Через три минуты чтобы все были у штаба.
- Есть, - повторил Саша, сделал еще усилие, вскочил и почувствовал, как все у него внутри заныло и захрустело.
Лейтенант скрылся за деревьями. Саша потянулся и громко, на весь лес, зевнул.
- А, черт! - сказал он.
Ему не понравилось, что его разбудили. А кроме того, он не очень-то любил всякие собрания и заседания. Может быть, потому, что он не умел говорить, не умел выступать. Сказать речь - ничего страшнее не было для него на свете. А собрания для того и созывались, чтобы на них говорили. И он, который никогда ни в чем ни от кого не отставал, чувствовал себя на собраниях, как рыба на песке, потому что не мог как следует, как нужно было и как хотелось высказать все, что было у него на душе и на языке. Он всегда со стыдом и с обидой вспоминал о том, как на комсомольском собрании, перед тем как ему выдали светло-серую книжечку, он рассказывал товарищам свою биографию. Собственно, сказал он то, что и нужно было сказать: что он сирота, бывший беспризорный, что воспитывался он в детских домах и в уфимской трудовой колонии, что лет ему восемнадцать, что учился он там-то и там-то... И хотя никто над ним не смеялся и приняли его единогласно, без единого возражения, он чувствовал, что сказал совсем не то, что он какую-то ерунду рассказал, потому что главное вовсе не в том, что он где-то работал и где-то учился... А в чем это главное, об этом он, пожалуй, даже и близкому другу не мог бы рассказать.
Разбудить ребят было не так-то просто. Однако через две минуты человек тридцать комсомольцев, поеживаясь и поскрипывая подмерзшими валенками, уже подходили к расположению штаба.
2
На небольшой прогалинке у наспех раскинутой палатки бледно мигал на голубом утреннем снегу фонарь "летучая мышь". У фонаря сидел на корточках Брякин и, положив на колено полевую сумку, торопливо писал в блокноте огрызком карандаша, который с трудом удерживала его рука в серой грубошерстной перчатке.
Комсомольцы откозыряли.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал Брякин; придерживая сумку, он привстал, ответил на приветствие и снова присел на корточки. Присаживайтесь. Сейчас старший лейтенант выйдет - откроем.
- А в чем дело, товарищ лейтенант?
- По какому такому поводу собрание ни свет ни заря?
Лейтенант не ответил, продолжая писать.
- Мать честная! - хлопнул себя по лбу Миша Бардабаев, Сашин дружок. Ведь мы же, ребятки, сегодня именинники! Я спросонок и забыл совсем... Сегодня же двадцать третье февраля - день Красной Армии!
- Точно, - сказал лейтенант.
Он кончил писать, спрятал карандашный огрызок в сумку, застегнул ее и поднялся.
- Да, дорогие товарищи, - сказал он, - Бардабаев хоть и спросонок, а не ошибся: сегодня действительно день рождения нашей матери - Красной Армии! И по этому случаю нам с вами предстоит, между прочим, сделать ей нынче хороший подарочек.
Из палатки вышел командир роты Артюхов и с ним несколько молодых офицеров. Артюхов курил и держал в руке какую-то бумагу.
- Сидите, сидите, товарищи! - обратился он к тем комсомольцам, которые уже успели присесть.
Брякин подошел к нему и что-то сказал. Артюхов кивнул, несколько раз глубоко затянулся, бросил окурок и мельком взглянул на часы.
- Так вот, товарищи комсомольцы, - сказал он, как будто продолжая прерванный разговор. - Получен боевой приказ: через двадцать минут рота выступает для выполнения важной оперативной задачи...
Он еще раз посмотрел на часы. Комсомольцы молчали. Саша Матросов нагнулся и щепкой счищал с валенка снег. Лейтенант Брякин, широко расставив ноги, стоял за спиной командира, поглядывал на ребят и медленно закручивал в трубочку свой блокнот.
- Предстоит горячее дело, - продолжал Артюхов. - И вот, как всегда, прежде чем дать приказ к выступлению, мы собрали вас, передовых людей роты, чтобы познакомить с характером предстоящей операции.
Артюхов предложил бойцам и офицерам подойти ближе, расстегнул сумку, вытащил оттуда карту и объяснил, в чем состоит боевая задача, поставленная перед ротой. Предстоит пройти Ломоватый бор, выйти на открытую местность и с боем занять деревню Чернушку. Вот она! Вот Ломоватый бор, вот здесь его западная граница, здесь небольшая гривка, за ней овраг, за оврагом деревня. Деревня эта на данном участке является опорным пунктом немецкой обороны. По донесениям разведки, в Чернушке не очень большой гарнизон. Если действовать быстро и решительно, можно обеспечить успех с малым количеством жертв. Все дело в быстроте, в молниеносном развитии боевых действий. Это основное условие задачи и нужно довести до каждого бойца.
- Дело за вами, товарищи комсомольцы! - Артюхов отошел в сторону, присел на пенек и полез в карман за папиросами.
- Разрешите, товарищ старший лейтенант? - обратился к нему Брякин.
Артюхов кивнул.
- Товарищи, - сказал Брякин, немного волнуясь и продолжая крутить свой блокнот, - не в первый раз мы собираемся с вами вот так, как собрались сейчас вокруг нашего командира, чтобы выслушать его приказ, который по существу является приказом нашей Родины. Нужно ли нам с вами напоминать, что мы, комсомольцы, вместе с нашими старшими братьями коммунистами являемся передовой частью, авангардом нашей армии и что для нас приказ Родины - это священный приказ. Э, да, впрочем, что говорить...
Брякин улыбнулся и сунул свой блокнот за пазуху полушубка.
- Товарищи, времени мало, уже занимается заря. Скоро в бой. Разговаривать долго некогда. Задачу нам товарищ старший лейтенант объяснил: через час, самое большее через полтора мы должны будем овладеть опорным пунктом противника, деревней Чернушка. Что мы овладеем ею, никто из нас не сомневается. Эта маленькая деревня с таким безобидным и даже смешным названием - русская деревня, и в этом все дело. Как бы она ни была мала и ничтожна, она стоит на русской земле, и немцам на этой земле делать нечего. Им здесь нет места! Это наша земля. Была, есть и будет. И через час мы это докажем им. Не правда ли, орлы?
Брякин еще раз широко улыбнулся.
- Правильно! Правда! Докажем по всем правилам! - ответили ему из темноты взволнованные голоса. Кое-кто, по старой гражданской привычке, захлопал в ладоши.
Командир роты поднялся со своего пенька, подождал минуту и спросил:
- Ну, кто еще хочет сказать?
- Матросов! - крикнул кто-то.