- Будь около меня, - сказал он сердито. - И не рыпайся. Здесь ты мне нужнее...
Уже в самом начале боя Артюхову стало ясно, что взять штурмом эту немецкую лесную крепость - дело очень трудное. Правда, боковые, фланговые дзоты были довольно быстро блокированы и выведены из строя бойцами Губина и Донского, оба эти дзота молчали, зато центральный - самый отдаленный и самый мощный - вел такой яростный пулеметный огонь, что не только подойти, но и просто показаться на поляне не было никакой возможности.
Несколько раз гвардейцы бросались в атаку и каждый раз вынуждены были откатываться, оставляя на поле боя убитых и раненых. На глазах у Саши погиб его товарищ по взводу комсомолец Анощенко. Тяжело ранен был лейтенант Брякин. Саша видел, как его оттаскивали в сторону Бардабаев и Воробьев. Саше показалось, что лейтенант уже мертв: такое бледное, неживое лицо было у комсорга.
- Товарищ лейтенант! - дрогнувшим от волнения голосом крикнул Саша.
Брякин открыл глаза, узнал его, кивнул и пошевелил губами.
- По-комсомольски... по-комсомольски... - прохрипел он. И хотя за словами ничего больше не последовало, Саша понял, что комсорг хотел сказать: по-комсомольски нужно драться, а если понадобится и умирать.
Перестрелка продолжалась. И с той и с другой стороны не жалели патронов, но смысла в этой ожесточенной перепалке никакого не было.
А время шло. Исчислялось оно минутами и секундами, но в этой обстановке даже ничтожная доля секунды могла решить исход дела, минутное промедление грозило катастрофой наступающим. Артюхов это понимал. Он понимал, что немцы не сидят сложа руки в своей засаде, что гарнизон Чернушки уже поднят на ноги и что где-нибудь дежурный немецкий телефонист, усатый "гефрейтер", уже принимает шифрованную телефонограмму с просьбой о помощи и подкреплении.
- Неважнецкие наши дела, Саша! - громко сказал Артюхов. Он старался говорить бодро и весело, но у него плохо получалось это.
"Неужели не успеем? - подумал Саша. - Неужели придется отходить?"
От одной этой мысли у него сердце сжалось.
- Товарищ старший лейтенант, - сказал он, дотронувшись до руки Артюхова, - знаете что? Скомандуйте еще раз в атаку! Ей-богу, скомандуйте! Вот увидите, дружно пойдем. И я пойду... я впереди пойду.
- Я знаю, что ты впереди пойдешь, - ласково усмехнулся Артюхов.
- Так дайте же приказ!
- Погоди, - сказал Артюхов и рукой показал, чтобы Саша сел.
Что же делать? Поднять людей и повести их в атаку? Но это значит наверняка погубить всю роту и не добиться никаких результатов.
- Вот что, - сказал командир роты, - давай проберемся поближе к этой сволочи, посмотрим, что она из себя представляет.
Они поползли. Из дзота их не видели, зато с опушки Ломоватого бора десятки внимательных и настороженных глаз следили за их передвижением.
Ползли они по-пластунски, прячась за кочками и бугорками, ползли медленно, с передышками и забирая все время несколько вправо.
- Стой! - скомандовал наконец Артюхов.
Они притаились за кустом можжевельника.
Саша осторожно высунул голову.
Вражеский дзот был совсем близко: каких-нибудь сто - сто двадцать шагов отделяли их теперь от немцев. Отсюда хорошо было видно, как из амбразуры дзота рвется наружу короткая пепельно-рыжая струя огня.
На одну минуту Саша представил себе фашистских пулеметчиков, которые, съежившись и полусогнувшись, сидят в полутемной пещере этого лесного дзота. Представить их себе ему не стоило большого труда - он немало перевидал на своем веку этих двуногих зверей в зеленых потрепанных и обмызганных шинелях, красноносых, сопливых, бесконечно омерзительных, по-собачьи лающих и по-собачьи скалящих зубы.
Как это бывало с ним уже много раз, при одной мысли о близости немцев ярость и гнев охватили Сашу. Как смеют они здесь торчать? Кто им дал право? Ведь это наша земля! И лес этот наш, и деревня за ним, над которой по-прежнему вьется легкий неторопливый дымок, - это наша деревня.
Он вспомнил Брякина. Жив ли он? Неужели кровь его не будет отомщена! Неужели немцы заставят их отойти? Нет, черта с два! Гвардейцы не отступают. Комсомольцы не отступают. Русские не отступают. Будем драться!
Руки его сжимали автомат. Сердце стучало. Он ждал, что Артюхов даст приказ: "В атаку!" Но командир, подумав и оценив обстановку, дал ему другое приказание:
- Шесть автоматчиков - ко мне!
- Есть шесть автоматчиков, - ответил Саша и тем же путем, прячась за кочками и бугорками, пополз к Ломоватому бору.
6
Желающих было много - он сам выбрал шесть человек. Все это были комсомольцы, его товарищи по взводу.
Эту шестерку он привел к Артюхову. Артюхов отобрал трех.
- Задача такая, - сказал он, - подползти как можно ближе к дзоту и - из автоматов по амбразуре. Понятно?
- Есть, - ответили автоматчики. - Из автоматов по амбразуре. Понятно.
Им не удалось проползти и десятка шагов, как немцы их заметили. Клинок огня резко повернул вправо, короткая очередь - и все три автоматчика остались лежать на снегу.
Артюхов подозвал остальных.
- Задача понятна?
- Есть, - ответили комсомольцы. - По амбразуре из автоматов.
- Ползите немного правее. Живо!
Среди этих трех был Копылов, Сашин товарищ по училищу. Он первый выбрался на открытую поляну. До амбразуры оставалось шагов пятнадцать-двадцать. Копылов вскочил, поднял автомат и упал, сраженный пулеметной очередью. Товарищи его на минуту застыли, потом медленно поползли вперед. Один из них успел подняться, пробежал несколько шагов и выпустил, не глядя, короткую очередь в сторону дзота. Пулемет лениво повернул вправо и как бы нехотя скосил его. Поднялся и товарищ его - и тоже упал, сраженный на месте.
Артюхов снял шапку. Потемневшее лицо его было покрыто испариной.
- Что же делать? - подумал он вслух.
- Товарищ старший лейтенант, - сказал Саша, - теперь - я.
- Что "ты"?
- Я пойду.
Артюхов взглянул на него и понял, что сказать "нет" он не может, что Саша уже все решил. Лицо его было спокойно - никакого румянца, никакой лихорадки в глазах. Так спокоен бывает человек, приступающий к делу, которое он давно обдумал и к которому хорошо приготовился.
- Задачу свою понимаешь? - спросил у него Артюхов.
- Задачу понимаю, да, - сказал Саша.
- Ну, иди, - сказал Артюхов.
Он хотел обнять Сашу, но не обнял, а только положил руку ему на плечо и, слегка оттолкнув его от себя, повторил:
- Иди.
Саша выглянул из-за куста. В лесной крепости продолжал стучать пулемет. Струйка огня неторопливо двигалась справа налево и слева направо. Дождавшись, когда она еще раз повернет влево, Саша вскочил и, сделав несколько легких широких прыжков, повалился набок и, сунув под мышку автомат, пополз - зажмурившись, разгребая снег, работая, как пловец, локтями, коленями, всем телом... Холодный снег обжигал ему щеку. Он слышал, как за спиной его, на опушке Ломоватого бора, гулко щелкают разрывные пули; это значило, что немцы его не видят. Если бы немцы видели - щелканье пуль было бы громче и ближе и свист их не был бы слышен. А пули на все голоси свистели у него над головой: под перекрестным огнем он мог угадывать, какие свои, какие чужие.