Командир проверял готовность катера к походу. Строго, но справедливо проверял. Такой уж был лейтенант Чернозубов.
В Алькиной башне все было в порядке. Да и как не быть, коли весь дивизион тщательно готовился к походу целых три дня. Намечалась ответственная операция. И хотя еще никто на катере, кроме командира, ничего не знал, это чувствовалось в самом воздухе.
Когда на реку спустились сумерки, командир собрал всех в кают-компанию и рассказал о боевой задаче.
Обстановка сложилась такая.
Под Пинском гитлеровцы создали прочную оборонительную систему. Они, как кроты, зарылись глубоко в землю и мертвой хваткой цепляются за каждый ее вершок, за каждую выбоину.
Командование решило для овладения городом использовать речную военную флотилию. Замысел прост: нанести удар с той стороны, откуда враг не ждет его, — с реки. Ошеломить, отвлечь гитлеровцев десантом и тем временем начать наступление с суши.
— Теперь вы понимаете, товарищи, что от наших действий зависит успех крупной операции, — сказал командир. — Не подкачаем?
— Не подкачаем, — ответил за всех Насыров и оглядел собравшихся в кают-компании. — Верно, юнга?
— Верно, товарищ гвардии старшина, — громко ответил Алька, и все засмеялись.
…Небо будто обтянули черным бархатом — такой темной была июльская ночь. Катера по-одному запускали двигатели и выходили на фарватер. «92-й» шел одним из первых.
Алька стоял у носовой башни, в любую минуту готовый открыть огонь. Тишина залегла кругом, будто все это происходило не на войне. Будто ровный, мягкий гул не от двигателей боевого корабля, а от прогулочного речного трамвайчика.
Корабли незаметно подошли к берегу. Началась высадка.
Первыми на берег сошли разведчики. Они должны были проделать проходы в минных полях. За ними двинулись бойцы-десантники.
Медленно тянулись минуты. Сейчас разведчики должны уже подходить к первым траншеям гитлеровцев.
Сейчас… вот-вот…
И вдруг оглушительный взрыв разорвал тишину.
Кто-то нарвался на мину.
Взрыв, пожалуй, и не был так силен, просто он показался оглушительным в той тишине, какая залегла на берегу. Вслед за взрывом длинно затрещал пулемет, ему вторил другой, и началось…
И все-таки фашисты были застигнуты врасплох.
После двухчасового боя десантники закрепились на берегу. Можно было считать, что операция проведена успешно. Катера отошли за излучину реки.
Однако гитлеровцы не хотели мириться с потерей важного для их обороны плацдарма. С утра они пошли в контратаку.
Десантники отбили ее. Но гитлеровцы лезли на наши позиции не переставая. Двенадцать атак следовали одна за другой. Двенадцать атак не принесли врагу успеха. Против горстки советских бойцов уже действовали минометы, самоходные орудия. Туго приходилось десантникам.
В это время и вышел из-за поворота реки «92-й». Шквал огня обрушился на воду. Справа и слева от катера вырастали прозрачные столбы, с треском лопались огромные пузыри. Вода в реке закипела от пуль, снарядов, мин.
«92-й» шел полным ходом, поливая из пулеметов гитлеровцев. Алька, яростно сжав ручки своего пулемета, старательно, как его учили, сажал на мушку неровные ряды наступавших врагов и давил на гашетку.
— За Куликова, — шептал он. — За Родину! За Ленинград! Вот вам за все, гады!
Бил Алька метко. Он не знал, сколько времени прошло: минута или десять. Но вот ряды гитлеровцев сломались, покатились назад. Атака захлебнулась.
Алька перевел дух, разжал уставшие руки.
Неожиданно под самым бортом раздался взрыв. Катер сильно кинуло в сторону. Алька едва удержался на ногах. Он обернулся и увидел, что командир лежит на палубе. А у штурвала стоит отец. Из-за грохота не слышно было, что он крикнул, но Алька понял по движению губ:
— Давай, сынок, давай!
И в это время новый взрыв — прямое попадание в катер. Отец упал. Алька бросился к нему, рванул бушлат на его груди, припал ухом — и ничего не услышал…
Гитлеровцы снова пошли в атаку.
Не управляемый никем катер, накренившись на правый борт, описывал круги по реке, а Олег стоял у своего пулемета и, приноравливаясь к крутым петлям катера, все бил и бил по врагу.
Бил, сколько себя помнил.
Он не расстался с пулеметом и после смерти.
Упал возле него. А пальцы будто все еще сжимали теплые рукоятки пулемета.