В моем случае правило снова сработало. Я оказался в приемной, где оказались еще две двери, снабженные табличками, извещающими, за которой из них можно найти Хаббарда, а за которой, соответственно, Хабарова. Еще в приемной восседала за компьютером старая дева, исполняющая обязанности секретарши.
— Я вас слушаю, — изрекла она, едва я прикрыл за собой дверь.
— А кого вам еще слушать, ведь больше никого нет, — нагло ответил я, старясь произвести на нее самое неблагоприятное впечатление из всех возможных. — Хабик у себя?
— Простите, кто?
— Хабик. Он не говорил, что так звали его в детстве? Передайте, что зашел старый приятель по поводу наследственного сифилиса.
— По какому поводу? — переспросила она.
— По личному, — расшифровал я.
— Подождите минуту, я сейчас передам начальству.
Она не воспользовалась коммуникатором, а встала из-за стола и без стука вошла в одну из дверей. Воспользовавшись моментом, я принялся демонстративно копаться в рабочих файлах. Впрочем, ничего интересного я там не обнаружил.
Через минуту старая дева вернулась, возмущенно уставившись на меня тусклыми глазами из-под толстых стекол очков.
— Что вы себе позволяете? — негодующе вопросила она.
— Ничего лишнего. Попытался пересадить к вам какой-нибудь вирус, но железо настолько устарело, что все вирусы просто гниют на корню. Как там Хабик?
— Господин Хабаров сказал мне, что он вас не знает и встреч на сегодня никому не назначал.
— Так он и должен был ответить, — заговорщически подмигнул я. — Неужели вы думаете, что он держит вас в курсе всех событий?
— Я… — внезапно осеклась она.
Я знал, что она хочет сказать: «…работаю у него уже десять (двадцать, тридцать и так далее) лет и никогда не давала повода усомниться в моей лояльности и профессиональной пригодности» и всякое такое прочее… Поэтому слушать я не стал. Хабаров точно был на месте, дурочку я запугал, так что я сам себя пригласил в кабинет Хабика, распахнув дверь крепким ударом ноги.
Обстановочка так себе. Стол якобы из красного дерева, до предела накрученная, но все равно устаревшая модель «Тайрелла-2888», пара безвкусных пейзажей на стенах… Сам Хабаров оказался высоким мужчиной, чуть начинающим лысеть, чуть начинающим толстеть и более чем чуть испуганным. В правой руке он держал пневматический пистолет, из которого целился мне в живот.
— Приветик, — сказал я, напрочь игнорируя угрозу и усаживаясь в кресло для особо важных персон. — Хреново выглядишь, приятель, но такой подонок, как ты, и не должен выглядеть на все сто.
— Кто вы такой? — Голос его был тверд, но я расслышал в нем тревожные нотки.
— Твой самый страшный кошмар, — искренне ответил я, — выползший из самых потаенных уголков твоего подсознания, обретя материальную форму. Я ужас, летящий на крыльях ночи; хаос, приходящий на смену порядку. Я муха в твоем варенье и гвоздь в твоей заднице. Стоит ли мне продолжать?
— Я еще раз спрашиваю, кто вы такой? — требовательно вопросил он. — Я вас не знаю, никаких встреч у нас не назначено, так что либо отвечайте на вопрос, либо выметайтесь отсюда, пока я не вызвал полицию.
— Валяй, вызывай, — согласился я. — Уверен, добрым полицейским будет интересно послушать мои рассказы о теневой стороне деятельности твоей фирмы.
— Что за чушь вы городите? — гораздо менее уверенно.
— Василий Юрьевич Хабаров, — сообщил я, влезая в вельзевуловскую базу данных и скачивая информацию по этому типу на личный терминал. Почему я не сделал этого раньше и почему вообще не поручил поиски нашему бортовому компьютеру? Помнится, я обещал ответить на этот вопрос. Дело в том, что сейчас я расследовал версию о причастности СРС к внутреннему заговору в самой Гвардии и не хотел, чтобы кто-то узнал о моих изысканиях до самого последнего момента. При помощи Вела и офицерского допуска очень просто определить, кто имел допуск к той или иной информации в любой момент времени, так что я рисковал даже сейчас, но если мне предстояло надавить на Хабарова, мне нужны были факты. — Он же Васисуалий Громов, он же Стенли Вудсон, он же Черный Хорь. Родился в …67 году на Авалоне, учился в средней школе номер 768 округа Гриннич, поступил в Кемфорд, откуда был с позором изгнан за антиобщественные выступления три года спустя, так и не получив диплома бакалавра. С тех пор известен своими крайне радикальными взглядами. С 82 года этого века является действительным членом Сил Разумного Сопротивления, с 87 возглавляет радикальное крыло. Брал на себя ответственность за поджог в 89 и взрывы в 92 и 95 годах. Объявлен к федеральному розыску на территории Лиги. С таким досье и до сих пор на свободе? Там есть еще много чего интересного, но не хотелось бы попусту тратить время, ты ведь и так все это знаешь.
— Да кто же вы такой? — обреченно спросил он.
— А мне казалось, что я уже ответил на вопрос. Что является самым страшным кошмаром для бойца СРС? Гвардия, разумеется.
Тут он окончательно спал с лица, побледнел и задрожал. Пистолет в его руке, о котором он, по-моему, просто забыл, ходил ходуном, по очереди беря на мушку все предметы в комнате.
— Успокойся! — рявкнул я. Мне совсем не улыбалось пасть жертвой его случайного выстрела.
— Вы за мной?
— Это зависит от того, до чего мы договоримся, амиго. — Я заметил, что стиль разговорной речи Реджи стал влиять на мой собственный. Фамильярность местного сленга идеально подходит для оказания давления на кого-либо. — Убери пистолет, так как против меня он все равно бесполезен, и давай побеседуем, как и положено двум разумным и цивилизованным гражданам Лиги.
— О чем? — Пистолет он все-таки убрал.
— О, думаю, что у нас есть обширное поле для поиска тем беседы, — сказал я. — Дела у СРС в последнее время идут неважно, да?
— Тирании Гвардии все равно скоро придет конец. — Когда он выкрикивал лозунги своего движения, голос становился тверже. Вот что значат глубокие убеждения!
— Минуточку, — запротестовал я. — Я же сказал «поговорим, как разумные люди». Не надо испытывать на мне свою пропаганду для дебилов, на меня она не действует. Мы оба прекрасно знаем, что никакой тирании нет и в помине, а СРС — чертовски удачный способ выкачивать денежки из карманов доверчивых простофиль, подтверждая свою деятельность двумя-тремя террористическими актами в год. Возможно, кто-то и верит в этот бред, но ведь далеко не все, не так ли?
— Гвардия творит произвол…
— Чушь. В Галактике нет другой организации, так опутанной правилами, указами и санкциями, как мы. Мы и вполовину не так свободны в своих действиях, как ВКС, но тем не менее вы не идете брать штурмом их базы, потому что хорошо представляете себе их ответную реакцию. Мы же молчим и не реагируем, значит, нас можно пинать. Посмотри в лицо действительности: вынесшая вас на поверхность волна давно схлынула, а вы просто продолжаете цепляться за песок.
— Вы — гвардеец, а значит, лжец.
— Пусть так, — сказал я, доставая сигарету и прикуривая. Когда все это кончится, с курением надо будет все-таки завязывать. — Переубеждать тебя я не собираюсь, мы живем в свободной стране, и каждый имеет право на собственное мнение. Если вы предпочитаете выкачивать деньги из карманов обывателей под предлогом борьбы с вымышленной тиранией, так и черт с вами со всеми. Единственное, чего я хочу, чтобы при этом не гибли люди, только и всего. Да успокойся же ты, бога ради! Если бы я хотел тебя просто шлепнуть, ты бы даже лица моего не увидел, как был бы мертв.
Но успокоиться ему не удалось. Сражаясь с мифическим врагом или делая соответствующий вид, он никак не был готов повстречаться с этим врагом лицом к лицу, тем более если сам верил хотя бы в половину того, что говорил о нашей жестокости, беспринципности и неразборчивости в методах. Его била крупная дрожь, а лицо покрывалось багровыми пятнами, я даже начал беспокоится о его здоровье: если парня хватит удар, кто же ответит на мой вопрос?
— Дело в следующем, Василий, — сказал я уже менее агрессивно, дабы не довести его до инфаркта. — Для тебя, наверное не новость, что у Гвардии, а точнее, внутри нее, серьезные неприятности. За последние дни погибли несколько оперативных агентов, и есть основания полагать, что СРС причастны к их смерти. Ты что-нибудь об этом знаешь?