Не прошло и минуты, как из травяного прогала выскочила егерская пятёрка. Один из них быстро обыскал стонущего раненого и отбросил в сторону его нож и штуцер. Остальные подбежали к стоящему на коленях и тяжело дышащему Аникееву.
— Сам я, братцы, сам я тут, — прохрипел тот и затянул на запястьях своего пленного узел верёвки. — Бегите к реке, авось поспеете! Двое ещё туды убегли. Один здоровый Вадимушку зарезал. Не успел я ему помочь, этот гад шибко вёрткий оказался.
— За мной! — рявкнул Горшков и сорвался с места.
Четверо егерей выскочили из кустов на возвышенный берег. В двух десятках саженей от них уходила по реке в сторону парусника лодка. Гребцы налегали на весла, и она всё больше отдалялась от стрелков.
— Бьём, Фролка! — крикнул Южаков, вскидывая фузею.
— Нельзя! Не стрелять! — крикнул командир звена. — В матросов попадём! Эти, вишь, вона на дно все залегли!
Бум! Бум! — ударили два орудийных выстрела, и ядра прогудели над головой.
— От берега! — рявкнул Горшков. — Своих в лодке боятся зацепить, а сейчас как картечью сыпанут — и хана нам!
Егеря отбежали подальше, и правда — по прибрежным кустам ударили свинцовые шарики. А вниз по течению Прута, подняв паруса, в это время уходила британская шхуна.
— Ваше благородие, приняли с егерем Матюшиным бой! — докладывал через десять минут прибывшему командиру дозорной роты Аникеев. — Сначала мы из ружей по этим пальнули. Я-то своему в ногу попал, ну а Матюшин другому, похоже, печёнку пробил. Потом всё быстро закрутилось, сразу четверо из травы вынеслись, я из обоих пистолей пальнул и на вот этого длинного прыгнул, — кивнул он на лежащего со связанными руками пленного. — Одна пуля из пистоля, выходит, тому в башку попала, — кивнул он на труп. — Вторая, получается, мимо. Я пока со своим возился, Матюшин на другого с косогора наскочил, ну а тот его ножом, и прямо в сердце. Не успел я ему помочь, вашбродь, чуть-чуть не успел. Придушивал ведь уже своего, тот и хрипеть даже начал. Ещё бы маненько, и точно бы Вадимке помог. Но вот не успел.
— Не вини себя, Борис, вас всего двое тут было, — произнёс тихо Осокин и подошёл к пленному. Тот, как видно, только что очнулся и лёжа на спине оглядывался вокруг.
— Кто таков? Как зовут? — строго спросил его капитан-поручик. — Будешь молчать, прямо тут порешим! Аникеев, добьёшь гада?
— Так точно, ваше благородие! — рявкнул сержант, выхватывая тесак. — Да я его прямо здесь на лапшу постругаю!
Трое егерей повисли на нём, пытаясь изо всех сил удержать.
— И правда ведь постругает! — проговорил Осокин. — Вы его человека, вы его лучшего друга тут только что убили! И верно, чего с тобой возиться, отдать этому егерю — и дело с концом!
— No! You can't kill me![6] No! — прокричал лежащий и, судорожно семеня ногами, попытался отползти. А Аникеев и правда уже рвался к нему изо всех сил. Сейчас он играл свою роль совершенно бессознательно, жаждая мести и крови врага.
На помощь подбежали ещё два егеря, и теперь они впятером удерживали разъярённого сержанта.
— По-русски говори! По-русски! Не понимаю я тебя! Ну-у! — рявкнул Осокин, наклонившись над пленным.
— Меня не убить! Нельзя убить! — прокричал тот. — Я Джон Вилсон, я есть подданный британский империй. Я находится под защита короля Георг III. Вас всех наказать, вас всех повесить за меня!
— Ну ты, сволочь британская! — процедил сквозь зубы капитан-поручик. — Это хорошо, что по-нашему понимаешь. А теперь слушай меня внимательно! Мы взяли тебя с оружием в руках, Джон Вилсон! Ты стрелял в солдат Российской империи, желая им смерти. Мы с твоей страной сейчас не воюем, и поверь мне, она с превеликим удовольствием от тебя откажется, сославшись на то, что ты действовал тут, на нашей земле, по своей личной прихоти. Скажу тебе даже больше. Тебя свои же, Джон, зарежут и потом выкинут за борт судна как неудачника, провалившего дело, и как ненужного свидетеля. А твой хозяин будет только рад, если узнает, что мы тебя сами вздёрнули на суку во-он того дерева, — Осокин кивнул на росшую неподалёку раскидистую иву. — Зачем ему неприятности по дипломатической линии? Зачем ему такая обуза, как ты?! Так что ты труп, Джон Вилсон. Будешь упорствовать сейчас, отдам ему, — кивнул он на Аникеева, — или я сам тебя вздёрну. Начнёшь хитрить позже, отдадим твоим, и тогда они тебя сами же прикончат. Понял меня или нет, Джон Вилсон?! — прокричал он, глядя пристально в глаза британцу.