- Исторические последствия? - спрашивает мисс Чайлс.
- Да! Точно!
- Ладно. Озадачь нас.
- Допустим, у вас есть кнопка, волшебная такая, и если её нажать, то можно кого-нибудь убить или заставить исчезнуть. Или, например, взорвать любое место, которое вам не нравится. Кого бы вы заставили исчезнуть? Какое место вы бы взорвали?
Уважительно замолчав, класс обдумывает эту восхитительно кровожадную мысль, но мисс Чайлс хмурится.
- Вообще-то удалять людей из этого мира путём убийства или исчезновения - ужасная идея. Как и что бы то ни было взрывать.
- А как же Хиросима и Нагасаки? - спрашивает Нэнси Риордан. - По-вашему, взрывать их тоже было плохо?
Мисс Чайлс теряется.
- Нет, не совсем, но подумай о тех невинных, которые погибли при бомбардировке. О женщинах и детях. О младенцах. А радиация! От неё погибло ещё больше народу.
- Это понятно, - парирует Джои Лоренс, - но мой дед воевал с япошками на Гуадалканале и Тараве, и многие его сослуживцы там погибли. Говорит, что сам он выжил только чудом. Дед считает, что благодаря тем двум бомбам нам не пришлось вторгаться в Японию. Говорит, вторжение обошлось бы нам ещё в миллион погибших.
Убийства и исчезновения отходят на второй план, но Гвенди не против. Она слушает, затаив дыхание.
- Интересное замечание, - говорит мисс Чайлс. - Ребята, что вы думаете? Вы бы смогли разбомбить то или иное место, зная, что погибнут невинные? И если да, то какое именно?
Обсуждение идёт до конца урока. Генри Дюссо считает, что можно было разбомбить Ханой, чтобы раз и навсегда разделаться с Хо Ши Мином и закончить войну во Вьетнаме. Многие с ним соглашаются. По мнению Джинни Брукс неплохо бы стереть с лица земли Россию. Минди Эллертон предлагает уничтожить Китай: по словам её папы, китайцы хотят развязать ядерную войну, потому что их много. Фрэнки Стоун не прочь избавиться от гетто, в которых «чёрные торгуют дурью и убивают копов».
Когда после уроков Гвенди выкатывает велик со стоянки, к ней подходит мисс Чайлс.
- Хочу поблагодарить тебя за вопрос, - улыбается она. - Меня он поначалу немного обескуражил, но дискуссия получилась на редкость интересной и бурной. По-моему, поучаствовали все, кроме тебя. Странно - ведь вопрос задала именно ты. А тебе бы хотелось что-нибудь взорвать, будь у тебя такая возможность? Или… м-м-м… избавиться от кого-нибудь?
Гвенди отвечает улыбкой на улыбку.
- Не знаю. Потому и спросила.
- Хорошо, что такой кнопки не существует, - говорит мисс Чайлс.
- Почему же? У Никсона она есть. И у Брежнева. И ещё кое у кого.
Преподав мисс Чайлс урок - не истории, а текущего положения в мире, - Гвенди уезжает на велосипеде, из которого она вот-вот вырастет.
5
В июне 1975-го Гвенди перестаёт носить очки.
Миссис Питерсон увещевает её:
- Я знаю, что в твоём возрасте девочки начинают интересоваться мальчиками, но все эти разговоры, что мальчики не любят очкариков, - не говори папе, что я так сказала, - полная лажа. На самом деле, Гвенни, мальчики любят всех, кто в юбках, и ты в любом случае для этого слишком мала.
- Мам, сколько тебе было лет, когда ты в первый раз поцеловалась?
- Шестнадцать, - без колебаний отвечает миссис Питерсон. На самом деле ей было одиннадцать, когда она поцеловалась с Джорджи Маклелландом на чердаке маклелландовского амбара. Ох и оторвались они тогда! - И, Гвенди, ты очень хорошенькая, хоть в очках, хоть без.
- Спасибо, конечно, - отвечает Гвенди, - но я правда без них вижу лучше. У меня теперь от них болят глаза.
Миссис Питерсон не верит ей и везёт дочь к доктору Эмерсону, местному оптометристу. Тот тоже ей не верит… пока Гвенди не отдаёт ему очки и не прочитывает всю таблицу сверху донизу.
- Кто бы мог подумать! - говорит он. - Я слышал о таких случаях, но это большая редкость. Наверно, ты ешь много морковки, Гвенди.
- Да, наверное, дело в этом, - улыбается она и думает: «Это из-за шоколадных зверюшек. Из-за волшебных шоколадных зверюшек, которые никогда не закончатся».
6
Мысли о том, как бы кто-нибудь не нашёл или не украл шкатулку, - постоянный фон в голове Гвенди, но они не становятся главным в её жизни - никоим образом. Она полагает, что это одна из причин, почему мистер Феррис вручил пульт именно ей. Почему он сказал, что она - то, что надо.
Она хорошо учится, у неё большая роль в спектакле, который ставит восьмой класс (и она не забывает ни единой реплики), она продолжает бегать кроссы. Кросс - это самое лучшее; прилив адреналина заставляет её беспокойство уйти даже с заднего плана. Иногда она злится на мистера Ферриса за то, что тот повесил на неё такую ответственность, но чаще всего - нет. Как он и сказал ей, шкатулка дарит подарки. Малая компенсация, сказал он, но Гвенди так не кажется. Память у неё улучшилась, ей больше не хочется слопать всё, что есть в холодильнике, зрение у неё стало идеальным, она может бегать быстрее ветра, и это ещё не всё. Мама назвала её очень хорошенькой, но Олив, подруга Гвенди, готова пойти ещё дальше.
- Господи, какая же ты красотка, - говорит она однажды Гвенди, и тон у неё вовсе не радостный. Они снова сидят у Олив, на сей раз обсуждая тайны старшей школы, которые им вот-вот предстоит начать разгадывать.
- Очки сняла, ни единого прыщика! Это просто несправедливо. Тебе придётся палкой отбиваться от парней.
Гвенди отшучивается, но она знает, что Олив в чём-то права. Она правда хорошо выглядит, и не исключено, что в будущем станет красоткой. Может, к тому времени, как пойдёт в колледж. Вот только что она будет делать со шкатулкой, когда поедет учиться? Ведь нельзя же просто оставить её под деревом во дворе?
Генри Дюссо приглашает её на вечер знакомства для новичков в первую пятницу школьного года, держит её за руку по дороге домой и целует, когда они доходят до дома Питерсонов. Целоваться, в общем, приятно, только вот у Генри изо рта попахивает. Она надеется, что следующий парень, который доберётся до её губ, будет регулярно пользоваться ополаскивателем для рта.
В ночь после танцев она просыпается в два часа, зажимая руками рот, чтобы удержать крик, ещё не вполне очнувшись от самого страшного кошмара в её жизни. Ей снилось, что она выглядывает из кухонного окна и видит Генри на качелях-шине (которые на самом деле её отец снял год назад). На коленях у него лежала шкатулка. Гвенди выскочила из дома, отчаянно крича, чтобы он не трогал кнопки, особенно чёрную.
«Эту, что ли?» - с ухмылкой спросил Генри и с силой надавил на Раковую кнопку.
Небо у них над головами потемнело. Земля задрожала, как живая. Гвенди знала, что сейчас по всему миру рушатся знаменитые здания и моря выходят из берегов. Через секунды - считанные секунды - планета должна была взорваться, как яблоко, в которое воткнули петарду, и между Марсом и Венерой не осталось бы ничего, кроме второго пояса астероидов.
- Это сон, - говорит Гвенди, подходя к окну спальни. - Сон, сон, просто сон.
Да. Дерево на месте, качелей нет, Генри Дюссо нигде не видно. Но если бы шкатулка была у него, и он знал бы, для чего предназначена каждая кнопка, что бы он сделал? Нажал красную и взорвал Ханой? Или сказал бы «А пошло оно всё!» и нажал светло-зелёную?
- И взорвал всю Азию, - шепчет она. Потому что, да, именно для этого предназначены кнопки. Она знала это с самого начала, как и сказал мистер Феррис. Фиолетовая уничтожает Южную Америку, оранжевая - Европу, красная выполняет любое желание, что бы ты ни задумал. А чёрная?
Чёрная уничтожает всё.
- Не может быть, - шепчет она себе, снова укладываясь в постель. - Это безумие какое-то.