В кабинет вкатили маленькое кресло на небольших колесах. Хмурый мужчина в голубой одежде показал, как его складывать и раскладывать, как сложить колеса, чтобы оно могло летать. До Гвен начал медленно доходить ужас ситуации, но профессор не закончил.
— Вот вам артефакт, который будет помогать тебе дышать{?}[В немагической реальности такой «артефакт» зовется «кислородный концентратор»], девочка, — доктор протянул маленькую коробочку, от которой отходила трубочка. — Давай снимем маску и попробуем подышать?
С помощью Гефеста артефакт укрепили на кресле, завели трубочку, на конце которой было что-то похожее на большую петлю с еще двумя маленькими трубочками, попавшими точно в ноздри{?}[Так называемые «назальные канюли»]. Сделав вдох, Гвен почувствовала, что в ноздри ей будто плюнуло чем-то холодным{?}[Обычные первые впечатления у детей], ощущение было непривычным.
— Вы живете не в магическом мире, потому колдовать вам на каникулах нельзя. Из-за этого все, что вы используете, должно выглядеть хоть как-то привычно для простецов, — профессор поковырялся в артефакте пальцами, после чего дышать стало комфортно. — Артефакты связаны, потому ты будешь получать столько кислорода, сколько тебе необходимо{?}[В реальной жизни нужен кто-то, кто, понимая, что делает, будет регулировать подачу кислорода, потому-то длительная кислородная терапия используется редко. Ну и открытый кислород в условиях квартиры — та еще лотерея. Впрочем, на Западе применяется достаточно часто.], а летом мы поглядим, что еще можно сделать, договорились?
— Да, профессор, — сжал губы Гефест, отлично понявший, что это все значит.
***
До самого дома Петунья держалась. Вернон сжал ее в объятьях и держал, держал из последних сил, хотя ему самому хотелось выть. Проклятый магический мир убил уже столько близких ему людей и собирался забрать доченьку. Как жаль, что нельзя было отказаться от этой проклятущей магии…
Всю дорогу Гвен провела на руках Гефеста, которому хотелось просто завыть и разбить всю эту магию, которая не в силах помочь самому дорогому человеку на земле. Но он держался и держал девочку. Всю дорогу он нашептывал ей на ушко, что они сильные, они справятся, он выучится и найдет возможность ее вылечить.
А Гвен… Гвен еще не осознала. Осознание придет позже, когда она увидит гуляющих детей, когда услышит музыку, когда колеса заскрипят по снегу. И только любящее сердце рядом не позволит этому осознанию стать катастрофой.
Когда они доехали до дома, настроение у взрослых было уже похоронным, но Геф решил, что стоит поговорить с Гвен прямо сейчас. Попросив высадить их у городского парка, он аккуратно пересадил девочку в кресло и повез ее к скамеечкам, не оглядываясь. Родители же поехали домой. Усевшись на парковую скамейку, развернул кресло так, чтобы оказаться лицом к лицу со своим котенком.
— Любимая, — он впервые назвал ее так. — Это не конец жизни. Мы справимся, я вырасту, выучу артефакторику и сделаю для тебя магический аналог того, что есть у простецов. Нужно немножко подождать. Ты особенная, самая лучшая и самая любимая. Мы вместе, навсегда, да?
— Да, любимый, — попробовала это слово на вкус девочка, ей понравилось. — Я не буду плакать, потому что верю тебе. Мы обязательно справимся, и тогда… Однажды мы с тобой потанцуем в большом зеркальном зале.
— Откуда ты знаешь про этот мой сон, я же никому не говорил? — удивился Геф.
— Я видела этот сон… Значит, он один для нас двоих и обязательно сбудется, — убежденно сказала Гвен.
А потом они гуляли по дорожкам парка, хрустя колесами по снегу. Встречные люди очень по-доброму улыбались девочке, отчего ей становилось теплее на душе. Еще будет осознание, боль принятия, будет и истерика, но… Рядом с ней всегда тот, что заберет себе ее боль, ее слезы, ее разбитые мечты. Который тихо, на ушко, расскажет девочке, что все еще впереди, что все обязательно будет хорошо.
========== Часть 11 ==========
Петунья из последних сил дошла до дивана, упала на него и зарыдала. Вернон обнял женщину, прижимая ее к себе, и только Дадли пока ничего не понял. Наблюдать горе маленькой семьи было физически больно. Миссис Грейнджер прижалась к мужу, пряча у него на груди заплаканные глаза. Она, как и муж, понимала, что именно случилось, и какая теперь будет жизнь у невинной девочки. Сколько раз они видели слезы в глазах родных больных детей… К этому нельзя, невозможно привыкнуть. Ведь за каждым страшным диагнозом — чья-то судьба, разбитые надежды, беспросветное будущее. А у некоторых нет никакого будущего, только мерцающие огоньки мониторов детской реанимации. Больницы вместо школы, может быть, самые добрые врачи и медсестры вместо родных рук…
— За что? Ну за что это ей? Она же ничего не видела, кроме этих больниц! — закричала Петунья. — Зачем нужна эта магия, если она не может вылечить мою доченьку!
Петунья Дурсль была хорошей женщиной, она, в первую очередь, восприняла все произошедшее, как наказание для дочери, но есть люди, которые считают болезнь ребенка наказанием для себя. Рушатся семьи, уходят считающие, что гробят свою жизнь рядом с больным ребенком… Так бывает. Но Петунья и Вернон Дурсль были хорошими, правильными людьми, они думали о ребенке. О девочке, что была им когда-то подброшена, но стала самой родной. Петунья обняла Дадли и плакала. Мальчик начал понимать, что случилось что-то плохое.
— Но ведь она жива, мама! Она будет жить! Неважно как, но будет! — воскликнул Дадли. — Или… нет? — закончил он шепотом.
— Будет, обязательно будет, — твердо сказал мистер Грейнджер.
Бывает так, что семья с больным ребенком остается в вакууме. Отворачиваются друзья, советуют «избавиться» родственники, даже родители. Этот вакуум пережить очень сложно, только воля и вера помогают в этом. Мистер и миссис Грейнджер поддерживали Дурслей, поэтому вакуум им не грозил. В этот миг они уже стали одной большой семьей. Потому что так правильно, а Грейнджеры всегда старались поступать правильно.
— Петунья, Вернон, Дадли, послушайте меня, пожалуйста, — обратился к ним мистер Грейнджер. — Девочка сейчас будет остро реагировать на ваше настроение, поэтому запомните, кресло — не катастрофа. Она дышит, разговаривает, улыбается. Значит — все хорошо. Вместе мы со всем справимся. Ей поможет справиться Гефест, но вы должны ее поддерживать. Никакой жалости! Понятно? Девочка не должна даже на секунду почувствовать себя тяжело больной.
— Мы постараемся, — проговорил Вернон. — Мы очень постараемся, да, дорогая?
— Да… — прошептала Петунья.
— Помните, что от того, как вы реагируете, зависит ее состояние, — сказала миссис Грейнджер. — Наедине с собой можете хоть истерику устраивать, но с ребенком — улыбка, тепло и поддержка.
— Хорошо, мы поняли, — сказала взявшая себя в руки Петунья.
Все возвращалось. Десять лет они боялись смерти доченьки от рака, и вот теперь, когда опухоли больше нет, опять… Все надежды, все планы…
***
С улицы послышался веселый голос Гвен, что-то рассказывавшей Гефесту. Взрослые с надеждой посмотрели на дверь. Если девочка не плачет, а веселится, значит, не все так плохо, как они себе навоображали. Вот открылась входная дверь, в коридоре появились заснеженные, веселящиеся дети. Окинув внимательным взглядом гостиную и не найдя следы траура, Геф расслабился, пересаживая Гвен на стул.
— Ну чего ты, я и сама могу, — сказала улыбающаяся Гвен, когда мальчик начал ее раздевать.
— А я хочу вот так, неужели тебе жалко? — скорчил умильную рожицу, вызвавшую смех девочки, мальчик.
— Ла-а-адно, — протянула Гвен. — Тогда разоблачай мое высочество!
Петунья едва держалась, глядя на то, как мальчик раздевает ее доченьку, да так, что та сама не возражает, да с шутками, играя. Какая же сила духа у этого двенадцатилетнего мальчика, что уже перестал быть ребенком, взяв на себя ответственность за жизнь Гвен. Женщина просто замерла, пораженно глядя на разворачивающуюся сцену.