– Послушай, кто сейчас говорит, как настоящий кельт? – засмеялась я, и глаза его заискрились улыбкой.
Мы еще немного поболтали, потом я распрощалась с отцом и медленно вернулась в дом, где жила с другими женщинами, окончательно решив, что политика не для меня.
Воспоминание о подобной наивности вызвало у меня улыбку. Что я тогда знала о политике или о том, что человек иногда не властен над ходом событий?
Что ж, свирепо подумала я, пусть другие женщины королевского происхождения думают, будто их жизнь должна определятся политическими течениями. Среди них не будет меня, кумбрийской девушки. По крайней мере, без принуждения из этого ничего не получится.
17
КОРОНАЦИЯ
Бедивер, оставив позади грозовые облака, вывел нас из Боулендского леса к городу, охранявшему подступы к долине Риббл. Пестрая вывеска постоялого двора предлагала путникам убежище, и когда мы завернули во двор, в поле за дорогой я увидела группу всадников. Юноши, не обращавшие внимания на погоду, носились наперегонки, а отсутствие порядка возмещали громкими выкриками и неуемным восторгом. Они едва ли заметили наше появление, и мне подумалось, как тесно известность человека связана с географией, потому что мы добрались до границ Регеда, и я никого здесь не знала.
Постоялый двор был большим и удачно расположенным. За столами в таверне уже сидело много постояльцев. Странствующие торговцы и ремесленники с восточных Пеннин смешались с обычным потоком базарного люда с севера и юга. Смесь их диалектов была такой же густой и обжигающей, как баранья похлебка, предложенная нам, и я, откинувшись на спинку скамьи, из-за своего углового стола наблюдала за людьми, наслаждаясь тем, что никому не известна.
В комнате стоял гул голосов, и время от времени чей-то голос вырывался из этого хора в радостном возгласе или усердном краснобайстве. Шла игра в кости, и на кухонную прислугу обрушивался бесконечный поток заказов. Необходимость держаться на дороге группами из соображений безопасности часто приводит к столкновению на постоялом дворе, когда путешественники все сразу хотят, чтобы их накормили. Однако настроение здесь царило добродушное, и люди терпеливо ожидали заказанной ими бараньей похлебки или кувшина с элем.
Какой-то огромный житель долин, находящихся по ту сторону гор, на повышенных тонах спорил с парнем из Ланкашира, и мне на мгновение показалось, что спор кончится неприятностью. Но его спутник заказал обоим еще эля и вывел приятеля на улицу, как только волнение улеглось.
Кто-то взялся за арфу, и в надежде услышать песню люди замолчали. Я слышала, что всех кельтов, ирландцев, бретонцев, кумбрийцев или корнуэльцев настолько трогает музыка, что помогает исцелять раны и лечит переломанные кости. Возможно, это не так уж и далеко от истины.
Меня песня, конечно, растрогала. Тоска по прошлой жизни немного стихла, обида из-за расставания с Регедом несколько улеглась. Я отдалась музыке, и к тому времени, когда от яркого огня, на котором варился обед, остались одни угли, меня окончательно разморило.
Когда подошла жена хозяина постоялого двора, чтобы проводить нас в наши комнаты, я сонно встала и пошла за ней через плетеную дверь.
– Комната простая, госпожа, – сказала женщина, но это лучшее, что у нас есть, и я уверена, что здесь будет тепло и удобно.
Я благодарно улыбнулась и осмотрелась по сторонам.
Большая комната была обставлена массивной мебелью, на стенах висели хорошие ковры, и ею определенно часто пользовались. Судя по всему, это была спальня владельцев постоялого двора, о чем я и спросила хозяйку.
– Да, госпожа. Надеюсь, ты не возражаешь? Другие комнаты обставлены гораздо… скуднее, и мы не могли поселить тебя в какой-нибудь убогой конуре, – простодушно ответила она.
– Но где будете спать вы с мужем? – спросила я, тронутая такой заботой. – Я вовсе не хочу лишать вас собственной кровати.
– В помещении для слуг полно места, – успокоила меня хозяйка. – Мы уже устроились, а бабка последние два дня только и делала, что мела, протирала пыль и проветривала комнату… она очень огорчится, если ты откажешься.
В самом деле, комната производила впечатление безукоризненно чистой, мебель была недавно натерта воском и блестела, а подушки безупречно взбиты. Даже Лавиния казалась довольный, доставая мою ночную одежду.
Хозяйка отгибала покрывала на кровати, разглаживала стеганую материю одеяла с заботливой гордостью.
– Оно набито пухом, – объявила она, – и гораздо лучше шерстяных одеял или тяжелых меховых полостей. Я уверена, что под ним будет хорошо спаться.
Я залюбовалась большим бронзовым зеркалом, стоявшим рядом со шкафом для одежды.
– Впервые вижу такое большое зеркало. Оно очень старое? – спросила я.
Женщина кивнула и от удовольствия заулыбалась, демонстрируя ямочки на щеках.
– Наша семья живет в этом городе с незапамятных времен. Сначала мужчины служили солдатами империи, а сейчас мы торгуем и держим постоялые дворы. Поэтому и насобирали много всякой всячины. Вот, – сказала она, указывая на картину, на которой был изображен крепкий мужчина, сидевший верхом на огромной лошади, – это портрет предка, приехавшего из Сарматии, когда город был еще молодым.
Я подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть картину, и хозяйка поднесла к ней светильник.
– Он был еще и гордым воином. Приехал сюда издалека, откуда-то с востока, и, я не сомневаюсь, хорошо сражался. В этой местности многие ведут свою родословную от сарматов, осевших здесь, когда срок их службы в легионах кончился.
– Что у него в руке? – Я пристально всмотрелась в портрет всадника, обратив внимание на чешуйчатую тунику и древко, которое он крепко сжимал в одной руке.
– Это копье. Наши предки сражались верхом и пользовались копьями так же умело, как и мечами. Бабка говорит, что наша семья много лет хранила его меч, но никто не знает, куда он делся. Возможно, достался какому-то ирландскому воину, – добавила она. – Но мальчишки в округе по-прежнему играют деревянными копьями и любят хвастаться своим происхождением от конных воинов.
Это объясняло потасовку юнцов на поле, которую мы видели по дороге в город. Неудивительно, что они не заметили нашего приезда: если бы кто-то приближался ко мне с таким оружием, я бы тоже не стала глазеть по сторонам.
Той ночью я спала очень хорошо, и мне ничего не снилось, настолько я устала. Легкое, пушистое одеяло было теплым и удобным, как и говорила хозяйка, и я решила спросить ее, где она его достала.
На рассвете из кухни поплыл запах бекона. Вокруг уже царила суета, и, чтобы не беспокоить хозяев, я прошла на конный двор в поисках воды. Небо было почти безоблачным, передо мной расстилалась пойма широкой реки, и я не могла налюбоваться ею, пока восход менял цвета от персикового к золотому, а потом к бледно-голубому. Вода в колоде совсем оттаяла, и я, завязав волосы на затылке, плескалась в ней, с радостью понимая, что весна действительно наступила.
Мое внимание привлек стук копыт, я подняла глаза и увидела, что во двор галопом въехал какой-то юноша и направил лошадь к кухонной двери. Он управлял лошадью только с помощью колен, потому что в руках держал корзину с яйцами, переложенными мхом. Я восхитилась тем, что он вез такой хрупкий груз со столь головокружительной скоростью.
Лошадь послушно остановилась, когда юноша окликнул меня. Подав мне корзину, он соскочил с лошади, в обмен на яйца вручил поводья и стремглав помчался на кухню. Как и следовало ожидать, я стала водить лошадь по двору, чтобы дать ей остыть.