Артур с минуту помолчал, раздраженный такой недальновидностью. Его явно раздражали надоедливые епископы, и я подумала, что за союз может получиться между вольнолюбивым королем и честолюбивыми, догматичными церковниками.
– Ты не возражаешь, если вместе со старым обрядом будет христианская свадьба? – спросил он, переводя на меня ясный спокойный взгляд. Впервые он поинтересовался моим желанием.
– Нет, совсем нет, – осторожно сказала я. – Обряды должны проводиться так, как нужно людям. Мы с тобой знаем, что ритуалы, на которых собирается много народу, необходимы бардам, чтобы потом воспевать их. Свадебные клятвы приносятся при малом количестве людей. По крайней мере, так мы делаем это в Регеде… – тихо добавила я.
Наступило неловкое молчание, и Артур неожиданно встал и махнул рукой в направлении лагеря. Надо было идти.
– Как я понимаю, обряд по старым обычаям будет проводить твоя сестра, – сказала я, вставая и делая попытку разгладить платье. – У вас хорошие отношения?
– С Морганой? – Мы повернулись и пошли вниз по холму. – И да и нет. Я познакомился с ней, когда нашел пристанище у Озера после Великой битвы. Я разгромил вождей севера в бою, но не был уверен, что они признают меня верховным королем. Моргана разогнала остатки моих сомнений и помогла убедить их, что и богиня хочет, чтобы верховным королем был я. Она по-настоящему посвящает себя служению людям, и в этом я безоговорочно ей доверяю. Но как человека я знаю ее еще меньше, чем королеву-мать. Моргану услали в монастырь до моего рождения, и я не видел ее до тех пор, пока не взял верх над ее мужем в Великой битве. Поверь, видеть Уриена, просящего о мире, было облегчением, потому что мне была ненавистна мысль, что я в один день сделаю обеих своих сестер вдовами. Мне не нужны две женщины, сведущие в колдовстве и строящие козни против меня, хватит и одной.
– Кого? – спросила я, не поняв, о чем он говорит. Артур пинком отбросил с дороги кусок глины, и злоба, с которой это было сделано, заставила меня внимательнее посмотреть на него. Он упорно шел вперед, сердито глядя на землю перед собой, словно она являлась живым противником. Его глаза сузились, и я видела, как затвердели мускулы его челюстей, когда он через силу заговорил.
Перемена в настроении была поразительной, и я подумала, не обиделся ли он на мой вопрос о его родне.
– Мы с Моргаузой никогда не испытывали любви друг к другу, – сказал он наконец. – И я предпочитаю не говорить о ней. Хотя Лота убил не я, она винит меня в его смерти и, возможно, еще во многом другом. Я принял к себе на службу Гавейна и его младшего брата Гахериса, потому что они мои кузены и гордые, честные воины. И буду рад принимать при дворе и Агравейна с Гаретом, когда они вырастут. Но их мать никогда не должна называть меня своим родственником. Этого я не позволю.
Голос Артура стал напряженным и неожиданно холодным для человека, обычно жизнелюбивого и энергичного. Было ясно, что какая бы беда ни развела брата и сестру, в скором времени их не помирить.
Когда мы вышли на поляну, он опустился на колено и пристегнул поводок к ошейнику Цезаря. Его рука на мгновение задержалась около венка из цветов, украшавшего шею щенка. Артур внезапно сжал мои пальцы и посмотрел на меня.
– Я не хотел быть таким резким, Гвен. Я… я просто не могу говорить о своей сестре, вот и все. Не потому, что я хочу отделаться от тебя… я не могу ничего объяснить тебе насчет Моргаузы. И буду благодарен тебе, если бы этот вопрос больше не поднимался.
Страдание прочертило на его лице морщинки, похожие на удары бича. В каком-то порыве я потянулась к нему, пробежав рукой по волосам, будто он был испуганным ребенком на празднике Самхейна.
– Конечно, любимый, – успокоила его я. – Все в порядке. Как бы там ни было, все будет хорошо.
Артур отвернулся, и мне не было видно его лица, но долгую минуту спустя он глубоко вздохнул и посмотрел на меня. Горькая ярость исчезла, и в его глазах снова сверкала искорка воодушевления, которая была мне так дорога.
– Я почти верил, что ты правильно к этому отнесешься, – сказал он полушутя.
– Попробую, – добродушно пошутила я, по-прежнему ничего не понимая.
Он прижал мою руку к своей щеке, потом мягко улыбнулся.
Цезарь, до этого нерешительно смотревший на нас, весело запрыгал, и мы повернули к лагерю и к свежей пище.
Я не могла предвидеть, что странный разговор имеет много общего с нашей настоящей жизнью. Подобно моему серому видению в Рекине, в котором Артур явился постаревшим, его сегодняшний гнев показался мне проявлением какой-то потаенной жизни, которая возникает туманной ночью и исчезает с началом теплого дня, и ты не знаешь, было ли это реальностью или просто сумасбродством. Я решила, что, чем бы ни был вызван гнев Артура, в будущем я не стану тревожить этот источник яда, а время, может быть, облегчит боль. А сейчас мне предстояли знакомство с новыми королями и еще одна ночь под звездами.
После обеда люди бродили между шатрами и кострами, сбиваясь в небольшие группки, беседуя и играя в азартные игры.
Военачальники мелких кумбрийских королевств неторопливо подходили к нам и останавливались, чтобы познакомиться со мной и засвидетельствовать свое уважение Артуру. Верховный король был любезен, но отчужден, под его учтивостью чувствовалось напряжение, и я заметила, что он больше слушает других, чем говорит сам.
Пеллинор некоторое время провел с нами, громким голосом и добродушием занимая людей, сидевших вокруг костра.
– Замечательный способ узнать о том, что происходит в другом месте, – сказал он после того, как пришел и ушел какой-то юноша с одной из прибрежных равнин. Новость, о которой говорили чаще всего, была связана с королем Пелламом, раненным своим же мечом, рана от которого еще не зажила. – Никто не может помочь ему, – зычный голос Пеллинора стал тише от благоговейного ужаса. – Кошмарный случай, рожденный страшным преступлением: А что случилось с человеком, нанесшим тот злосчастный удар?
– С Балином? – вздохнул Артур, и пламя костра внезапно зашипело. – Я слышал, что они с братом убили друг друга в схватке, не зная, с кем сражаются, а когда поняли, оказалось слишком поздно. Брат, убивающий брата… трагедия, от которой обрушиваются небеса, отступает море и земля разверзается от муки.
Артур заговорил словами старой веры, используя обороты, столь знакомые с былых славных дней. Он, без сомнения, тоже слышал эти слова в детстве. Мы сидели в молчании, испуганные силой, с какой судьба превратила жизнь человека в злую иронию. Я радовалась, что им не известна правда о Балине, потому что каждый кельтский воин мечтает оставить по себе славную память, даже если его конец трагичен. И кто я такая, чтобы порочить покойника?
Когда погасли костры, Артур встал, и мы вместе прошли к моему шатру. В темноте на лесных прогалинах, подобно волшебным фонарям, тлели отдельные лагерные костры, отбрасывая золотистые тени среди стволов старых деревьев. Вокруг каждого костра собрались люди, похожие на мотыльков, слетевшихся к свече, и иногда в ночной темноте раздавался короткий смешок или сонное восклицание.
– Они оказывают нам честь, госпожа, – торжественно сказал Артур, обводя рукой лагерь. – Пусть мы доживем до того, чтобы заслужить ее, – и мой жених церемонно кивнул, когда распахнул передо мной полог шатра. – Завтра будет длинный день. – Голос его был твердым, а тон сухим, и я почувствовала себя курицей, которую на ночь загоняют в курятник.
«Что с ним такое», – удивилась я, когда он резко опустил полог.
Я рассказала Бригит о внезапной вспышке гнева Артура, вызванной вопросом о сестре, и о его отчужденности в течение остального вечера.
– Ну что же, – сказала она, вынимая из моих волос обруч, когда я натягивала на себя одеяло. – Он похож на человека, больше привыкшего к походам и лагерной жизни, чем к галантному обхождению и молодым женщинам. И ясно, что он уделяет больше внимания вещам, более понятным ему и, в некотором смысле, более важным. В конце концов, не так уж приятно, когда твое свадебное путешествие неожиданно превращается в бесконечный совет и все тащатся за тобой по пятам, чтобы повеселиться на свадьбе. Может быть, он думает о делах королевства и не понимает, что временами становится резок.