Боги по всей Британии оставили камни, стоящие вкруг, но самым святым из всех мест был Стоунхендж. Огромные грубые глыбы возвышались в три человеческих роста, а внешний их ряд связывали наверху горизонтальные камни, образуя кольцо. Греки считали его храмом их солнечного бога Аполлона, но мы, британцы, называем его Танцем Гиганта и не допускаем мысли, чтобы его мог построить один-единственный бог. Даже самое могущественное божество не способно без помощи соорудить такой храм.
В юности Мерлина отправили поставить на место несколько упавших камней. Когда маг справился с задачей, его отец уже умер и был погребен под каменным алтарем, который Мерлин задумал как памятник кельтским героям прошлого. Через несколько лет там похоронили отца Артура, и место стало своеобразной гробницей верховных королей. Когда-нибудь и самого Артура погребут во внутреннем святилище.
Преодолев последний некрутой подъем, мы увидели камни, громоздившиеся над нами на фоне вечернего неба. Зрелище было захватывающим, но я остановилась как вкопанная еще и от того, что вся местность вокруг Стоунхенджа мерцала огнями костров. Сотни, а может быть, тысячи паломников толпились у общих котлов с кипящим мясным варевом, танцевали у костров, наполняли воздух своим пением и смехом. Здесь было гораздо больше людей, чем я предполагала, и холодок дурного предчувствия прошел у меня по спине.
Натянув капюшон на лоб, я шла вслед за Гриф летом и не раскрывала рта, когда он говорил за нас двоих. Он сердечно приветствовал каждого и как бы нечаянно сообщал, что мы братья и пришли из деревни, чтобы встретить восход и посмотреть, какое чудо сотворит жрица. Поскольку и все остальные пришли сюда с той же целью, его рассказ с готовностью принимали.
Вокруг только и говорили о том, что должно было произойти, и бросали быстрые взгляды на факельщиков, которых Моргана расставила в каждом проеме внешнего каменного кольца. То ли чтобы удерживать снаружи толпу, то ли чтобы не выпускать неведомые силы изнутри, они в окаменевшем молчании застыли в ночи. Некоторые из наших спутников творили знаки против зла, другие почтительно кланялись святилищу, но я не заметила, чтобы кто-нибудь перекрестился. Наверное, христиане не имели желания противиться Моргане во время ее страшного обряда.
Ни Грифлет, ни я не хотели принимать участия в пирушке, которая обещала продлиться всю ночь, и, раскатав постели, заснули у одного из монолитов.
В самые холодные предрассветные часы нас разбудил заунывный звон, словно от большого колокола. Все ринулись к огромным камням, и, как только мы поднялись на ноги, нас подхватила толпа. На бегу я потеряла Грифлета и оказалась в первом ряду зрителей, прорвавшихся внутрь внешнего круга. Факельщики отошли и обступили ограждение алтаря, чтобы люди не подходили к нему слишком близко. Они были рослые, наверное, из тех телохранителей, которых Моргана везде брала с собой, и мои соседи, толкаясь, выбирали место, чтобы можно было смотреть между ними и изогнутыми камнями алтарной ограды.
По паре факелов поместили в каждом конце алтаря, а посередине, в пятне их света, ритмично и размеренно карлик бил молотком с двумя ручками в гонг, который висел над его головой.
Его вид заставил меня содрогнуться. Помощник Морганы имел могучую, как у кузнеца, верхнюю часть тела: широкие плечи, бычью шею, но ноги были настолько коротки, что он едва доставал нормальному человеку до груди. Мрачный и преданный, он всегда был рядом со жрицей озера, и поговаривали, что любил ее безнадежной любовью.
Когда верующие собрались, карлик опустил молот, и последние отзвуки гонга замерли в ночи. Несмотря на свой рост, он имел зычный голос и объявил появление феи Морганы, верховной жрицы Богини и госпожи озера. Толпа притихла и подалась вперед, чтобы лучше все разглядеть, потом удивленно зашумела, когда сестра моего мужа вынырнула из тени и прыгнула на плоский камень алтаря. Как и раньше, изящная и красивая, она стояла неподвижно, как статуя, и блики от факелов играли на ее белом платье. Черные, точно ночная туча, волосы, как у девочки, разметались по лицу, массивный золотой обруч обвивал шею. Сложив руки для благословения, она медленно поворачивалась, обращаясь к стоящим вкруг верующим. Когда всеобщее внимание было приковано к ней одной, она воздела руки к звездному небу, молчаливо приветствуя Богиню. Рукава ее платья упали, и я увидела на одной руке золотую змейку, на запястье другой сверкнули тяжелые с эмалью браслеты.
Напряженная, как натянутая тетива лука, верховная жрица ждала появления божества. Я подумала, что есть единственная цель, которая связывает священнослужителей и королей: и те и другие должны быть готовы предложить свои жизни в качестве мостика между богами и людьми. А взамен они ждут верности и готовности к сотрудничеству. Здесь толпа отвечала на призыв в полной мере, посылая госпоже озера волну за волной почтение. Наконец Моргана все сметающим жестом уронила руки и, призвав Богиню со всех сторон горизонта, приступила к молитве.
Голос ее завораживал: то падал вниз, то взмывал вверх и с небес снова низвергался на землю, пока она звала Мать. Онемевшая толпа следила за ее действиями. Окропив алтарь водой из особого сосуда, жрица бросила крупинки фимиама на угли кадила. Более часа в ожидании рассвета она очищала святилище и возводила магические стены защиты.
Когда небо на востоке посветлело, огромные камни словно слились в темноте в призрачную неясную форму. Наверху между начинающим серебриться небом и темнеющей землей парили перемычки. И мы, смертные, внизу жались друг к другу под арками, дрожа от надежды и страха.
Верховная жрица пустилась в медленный танец под музыку, слышимую ей одной. По мере того как она впадала в транс, зеленые глаза стекленели, ноги двигались все быстрее и быстрее. Она отдавалась танцу, пока не принялась бешено вращаться, капли пота заблестели на коже, волосы на голове разметались нитями, словно змеи.
– О, Утроба Жизни, ниспошли нам свое благословение, – молила Моргана. – Ниспошли нам свое милосердие, свою силу, свое всепрощение! – Она трясла головой, закидывала ее назад, всецело предаваясь силе Великого: тело и дух сливались в одном могучем крещендо. – Прости своего сына, своего недостойного сына, который в припадке отчаяния отнял жизнь у той, которая его родила. Очисти его от неистовства, сделай цельным и обнови. Подними его, о Мать, подними, как ты поднимаешь солнце!
С громким рыданием она распростерлась на алтаре, вытянув руки в сторону входа висящих камней. Все обратили свои взоры туда, куда указывали ее руки. Там на фоне показавшегося над горизонтом летнего солнца чернел Подошвенный камень, который, точно палец, указывал в небо. Медленно, неумолимо ослепительный солнечный диск полз вверх по небосклону, и камень отбрасывал длинную тень прямо на верховную жрицу. Вокруг нас повисло гробовое молчание, как будто весь мир затаил дыхание и следил за тем, как съеживается тень по мере того, как светило поднималось к зениту. А потом произошло чудо: из тьмы у основания Подошвенного камня развернулась и медленно поднялась фигура человека и встала в потоке благостного света.
– Агравейн! – выкрикнула Моргана, толпа, как один человек, выдохнула, и в это время высоко над головой запел жаворонок. – Ступай к своим братьям, и они простят тебе смерть своей матери.
Сын Моргаузы шагнул по проходу от Подошвенного камня к алтарю, и шепоток среди собравшихся превратился в пение.
– Агравейн! Агравейн! – выкликали они, и все их внимание было приковано к кающемуся. В этот миг я бросила мимолетный взгляд на верховную жрицу, и у меня в жилах застыла кровь. Гарет, Гахерис и Мордред стояли рядом с ней на алтаре.
Не веря своим глазам, я чуть не вскрикнула. Разве я не запретила ему ехать сюда? Или он понял, что запрет касается одного Синрика? Сколько времени Мордред и его братья провели с Морганой, и о чем она им рассказывала? От одной мысли, что люди могут узнать, как Артур возлежал со своей сестрой, мне стало дурно, и слезы подступили к глазам… кровосмешение – один из самых древних запретов. И кто знает, какого наказания может потребовать народ?