отную к продукту своего гения, она наградила полудевушку увесистой пощечиной. Голова той мотнулась, слюна брызнула на скудно покрытый соломой пол. - Дрянь такая... - ругнулась хирург, обтирая ладонь пучком сухой травы. - Я тебе не тетка никакая, поняла? Я твоя хозяйка. Повторяй: хо-зяй-ка. - Хо... зяйка, - тупо промычало существо. - Вот и славно... - пробормотала женщина, запирая клетку снаружи. - Собственную племянницу - в кадавра? - донесся миролюбивый голос из дальнего угла. - Должно быть, ты по-настоящему смелый исследователь. Официантка не вздрогнула, не испустила истошный вскрик. Спокойно вернув увесистую связку в карман, она приблизилась к источнику звука. На перевернутом ящике с сушеной рыбой, высыпавшейся на пол, громоздился юноша лет двадцати пяти, крепкий, коротковолосый. В руках он баюкал внушительных размеров «Магнум», рукава его были изорваны, лицо - в глубоких царапинах. - Теневой столик, - холодно констатировала хозяйка. - Чай с гвоздикой, ветчинный сэндвич. Десять процентов чаевых. Парень снял несуществующую шляпу в игривом приветственном жесте. - Скольких крошек ты завалил? Гвоздик трепетала от ярости, слова с трудом выталкивались из ее сокращающейся глотки. - Двух, одна ранена, - пришелец посерьезнел. - Было никак. Твоя охрана сорвалась сразу. Хирург самодовольно кивнула. Два кадавра - это неприятно, но поправимо. Год спокойной работы - и потери будут возмещены. - Меня зовут Анжело, - торопливо представился парень. - Я принес приглашение на съезд Мастеров. Гвоздик презрительно фыркнула и отвернулась от посланника. Неторопливым шагом она отправилась к вольерам: оценить нанесенный ущерб. - Постой, постой же! Анжело соскочил с насеста и кинулся вдогонку женщине. - Я слышала о вас, недоделках, - бросила через плечо официантка. - Сборище некроромантиков. Как вы еще на плаву? Ни стержня, ни лидера, ни идеи... Ваша организация - пшик. - Все совсем не так! Мы воспеваем красоту человеческих творений, тела, слитого с тораксом, с панцирем, с чешуей, с... Гвоздик громко цыкнула, перебив юношу. Убитых кадавров уже пожирали товарки, а раненая девушка-скорпион вжалась в угол, зажимая пробитый живот. - Луиза! Луиза, девочка моя! Иди сюда, иди... Анжело, отвали! Съ...бись подальше, пока она тебя не увидела! Подбитая стражница, с трудом перебирая членистыми конечностями, выползла из распахнутой клетки. Замок был сбит, но щеколда уцелела; хозяйка тут же заперла вольер. Парень скрылся в тенях, но его присутствие чувствовалось в сладковатом воздухе подвала. Гвоздик любила Луизу. Она была спокойной и преданной; единственной, кому хозяйка сделала лоботомию из жалости и раскаяния, а не расчета. Медленно, стараясь не растревожить рану, женщина отвела ее к хирургическому столу. Обтерев прозрачную ампулу, хирург вспорола стекло бритвой и ввела морфий в тело кадавра. Убедившись, что скорпионша в отключке, Анжело вновь появился в свете ламп. - Не хочу показаться навязчивым... - Ты уже показался навязчивым. Я оперирую. Хирург, надев прорезиненные перчатки и чепчик, придирчиво изучала поврежденные ткани. - Разрывные пули. Из «Магнума». Не представляю, как мне это чинить. - Могу я взглянуть? - робко спросил парень. - Нет, - отрезала хозяйка. - Просто оплатишь чек. Анжело заерзал. - Если честно, Мастера не располагают излишком материальных средств... Мы могли бы освободить тебя от членского взноса... Гвоздик яростно фыркнула, с невероятной скоростью орудуя пинцетом и ножницами. Ее длинные, приматоподобные руки каменной хваткой впились в приборы. - Убитых кадавров я вам спишу: незачем мне защитники, неспособные справиться с каким-то щеглом и его хлопушкой, - произнесла женщина, выдержав незначительную паузу, - Но искусственный желудок Луизе, будь добр, оплати. Юноша испустил слишком уж облегченный вздох: недоверчивой официантке подумалось, что парень просто давил на жалость, чтобы сбить цену. Впрочем, это не играло никакой роли. Только за этим столом Гвоздик чувствовала себя живой, погруженной в любимое дело. Внутренняя плоть девушки, такая нежная, хрупкая, беззащитная, распадалась и собиралась вновь, подчиняясь своему единственному хозяину - богу, держащему в руках инструмент. Хирургу открывалась истинная суть человека: истинный цвет наших тел. Когда-то давно, впервые порезавшись кухонным ножом, она нашла свое кредо - смутно, неясно, но осознание пришло сразу. С тех пор утекло немало воды, но стержень Гвоздика, ее тайная страсть, оставались неизменны. Анжело мялся, не зная, как начать разговор. Несмотря на внушительную внешность, он, похоже, был весьма неопытен и наивен. Встретившись с суровой хозяйкой, он не знал, как реагировать на ее грубость. - Так вот, слет состоится... - Заткнись и подай ланцет. - Я не в перчатках... - Делай что велено. Парень подчинился и бочком подошел к столу. Только он потянул руку к инструменту, как из-под халата Гвоздика вылетела тонкая хитинистая конечность, увенчанная ребристой клешней. Посланник и пискнуть не успел, как его шея оказалась в смертоносных тисках. - Послушай, г...ндон, - нежно пропела женщина, не отрываясь от операции. - Я тебя, конечно же, отпущу. Но если в ближайшие полгода ко мне заявится инспекция - будешь разделан на запчасти. Это понятно? Юноша судорожно закивал, инстинктивно вцепившись в чудовищную конечность. О том, чтобы нашарить кобуру и накормить стерву свинцом, не могло быть и речи: одно неверное движение - и через пару дней Луиза б набивала селедочными головами уже его желудок, а не искусственный заменитель. - Я не слышу, - угрожающе прошипела женщина. - Да... Поня... - прохрипел Анжело. - Замечательно, - резюмировала хирург, и крабья клешня, разжавшись, юркнула обратно под ее одежду. Посланник, потирая поцарапанную шею, отошел подальше от операционной, стараясь сохранять видимость спокойствия. Получалось плохо: колени его заметно подрагивали, а руки то и дело бесконтрольно оправляли одежду и пробегались по жесткому ежику волос. - Ты... - начал парень, тщательно взвешивая слова, - Ты и себя... модифицировала? Женщина бросила на него взгляд, полный неизречимого презрения. - Вот почему вы, Мастера, всегда будете лишь любителями, - медленно проговорила она, - Вы делаете с другими то, на что сами никогда не решились бы. Вам не понять эту поэзию. Я - художник, а вы - обезьяны с кисточками. В ее голосе слышалась неподдельная тоска. Какой подвиг воли ей потребовался, чтобы отказаться войти в круг единомышленников, способный защитить ее от инспекции, непонимания, изнурительных поисков? Анжело все прекрасно понял. «Сумасшедшая», - подумал он, с облегчением выходя из подвала.