— Переутомилась ты, Лариса Дмитриевна, — сочувственно улыбнулся Главный режиссёр. — Понимаю. Сложный денёк выдался. Суфлёр уже начал мерещиться? Здание нашего театра — одно из старейших в стране, и даже ракушка оригинальная на сцене сохранилась, но ею лет двадцать как никто не пользуется. И суфлёра в штате театра давно нет. Да их почти нигде и не осталось. В Москве и то всего в нескольких театрах. Вымирает профессия. Сейчас принято, чтобы помощник режиссёра этим занимался. Неужто не заметила сегодня за левой кулисой Татьяну с текстом пьесы в руках?
Варвара замерла с открытым ртом, искренне надеясь, что Василий Демьянович сейчас засмеётся и скажет о том, как ловко разыграл начинающую актрису, но главреж счёл свою миссию просвещения выполненной и переключил внимание на закуски. К реальности Варвара вернулась, только услышав собственное имя. Сидевшая рядом Мария Степановна шепнула на ухо:
— Ты и вправду видела суфлёра в будке? Порфирия Матвеича?
На первый вопрос она смолчала, опасаясь, что записная острословша поднимет на смех, но при упоминании знакомого имени согласно кивнула. Мария Степановна дождалась, когда отзвучал очередной тост, и стих звон бокалов; взглядом намекнула, мол, отойдём в сторонку. Варвара встала из-за стола, направилась вслед Заслуженной артистке России, остановившейся возле стенда, где висели фотографии.
— Узнаёшь кого-нибудь, Варя?
На чёрно-белом групповом фото, среди донельзя серьёзных мужчин и женщин в старинных нарядах, она почти сразу отыскала Порфирия Матвеевича и с облегчением вздохнула, поздравив себя с тем, что сумасшествие отменяется.
— А теперь на дату обрати внимание, — улыбнулась Мария Степановна. — Вот здесь, в уголке.
— Апрель одна тысяча восемьсот девяностого года… — прочла Варвара. — Как же так?
— Жаль, музей театра закрыт на реконструкцию. Доступа туда пока нет. Хранится в нём страница губернской газеты за октябрь того же года. Рассказывается в заметке на первой полосе, как в здании театра случился пожар. Потушить успели, но служивший суфлёром мещанин Чебатыркин Порфирий Матвеич погиб. Бросился в огонь спасать экземпляр пьесы «Бесприданница» с ремарками самого Островского. Из горящего здания выбраться не смог, задохнулся в дыму, но текст сохранил, накрыв собственным телом.
— Так он… получается…
— Да. — подтвердила Мария Степановна невысказанные вслух мысли Варвары. — Вот такой у нас здесь дом с привидениями. Не каждый видел, да и не каждый рассказам поверит.
— Для меня Порфирий Матвеевич, прежде всего — ангел-хранитель…
— Не только для тебя. Любит он шефствовать над молоденькими актрисами. Надо сказать, не над всеми, но мне тоже посчастливилось с ним общаться. — она углядела на пальцах Варвары отметины ржавчины, не исчезнувшие даже после мытья рук. — Ух, ты! Неужели гвоздик нашла после спектакля? Благословил тебя на служение театру Порфирий Матвеич. Чего удивляешься? Думаешь, на сцене с современным покрытием найти гвоздь — обычное дело? Ну, рассказывай, куда было велено его забить? В стену какой гримуборной? Жуть как интересно!
— Никуда… — растерянно произнесла Варвара. — Сказано, что хранить должна как талисман, а забивать здесь не нужно.
Мария Степановна побледнела, по лицу скользнула тень досады, сменившаяся, однако восхищением:
— Вот оно как… Знать, птицу высокого полёта усмотрел в тебе Порфирий Матвеич. Не задержишься ты в нашем театре, Варя. Это мне тут век свой доживать. Как забила когда-то гвоздик в стену гримёрки, так и сижу в ней уже четыре десятка лет. Оттуда и вынесут вперёд ногами… — она приобняла за плечи Варвару: — Хватит о грустном, давай, вернёмся за стол. Есть повод. Отметим рождение новой звезды на театральном небосводе.