Наконец дом был перестроен, и молодой Гёте возвратился опять в родное гнездо; возобновилось также и домашнее учение. Мальчик оказывал особенные способности к языкам, хотя грамматики не любил. Он стал много читать и излагал свои мысли письменно, к чему его усердно приучал отец; скоро начал он писать и стихи. Под влиянием чтения всевозможных книг, частью из отцовской библиотеки, частью купленных в лавочках букинистов, развитие мальчика, приближавшегося к десятилетнему возрасту, быстро шло вперед. Вместе с другими вопросами его волновали и религиозные. Еще в 1755 году, то есть на шестом году жизни, когда пришла страшная весть о Лиссабонском землетрясении, Вольфганг был потрясен мыслью, что при этом Бог наказал одинаково и добрых, и злых; сильно смущало его также существование многочисленных сект, из которых каждая толковала Святое писание и разные религиозные вопросы на свой лад. Гениальному ребенку пришла мысль по-своему приблизиться к Богу, которого он считал стоящим в непосредственной связи с природой. И вот он строит у себя в комнате алтарь из разных естественных произведений и приносит утром жертву, зажигая на этом алтаре курительную свечку. В семилетнем Гёте уже виден был будущий пантеист!
Поэтические наклонности обнаружились в Вольфганге также весьма рано и выразились прежде всего в том, что он, по примеру своей матери, сочинял сказки и рассказывал их своим сверстникам, выдавая плоды своей фантазии за действительность. Из таких сказок сохранилась одна, под названием «Новый Парис» (1760 год), где под именем Париса фигурирует сам Вольфганг. С жадностью читал он также произведения разных поэтов и в особенности восхищался только что появившейся тогда «Мессиадой» Клопштока, к большому неудовольствию отца, который белые стихи даже не признавал стихами.
Мирное течение детских лет поэта было в значительной степени нарушено событиями знаменитой Семилетней войны, которая началась в 1756 году, когда Вольфгангу едва минуло семь лет. Прежде всего обнаружился по этому поводу разлад между семейством Гёте и семьей его знатного деда – городского судьи. Отец Гёте, как и вся его семья, стоял за Фридриха Великого и восхищался его подвигами, а дед был на стороне австрийцев. Вольфганг в качестве старшего внука и крестника по воскресеньям обедал у дедушки и должен был там выслушивать самые оскорбительные отзывы о Фридрихе, которого он глубоко почитал как героя. Это произвело на него очень дурное впечатление: он видел, как люди под влиянием предубеждения не признают даже очевиднейших подвигов и заслуг, и это вселило в него навсегда некоторое недоверие и презрение к мнению толпы. Война между тем разгоралась все более и более, и в 1759 году французы, союзники австрийцев, вступили во Франкфурт. Войска их были размещены на постой в квартирах франкфуртских граждан; в доме Гёте как в одном из лучших домов города занял несколько комнат королевский лейтенант граф Торан. Отец Гёте был крайне раздражен этими событиями, и в течение пребывания французов во Франкфурте, которое длилось с лишком два года, домашним стоило немалого труда приводить к благополучному концу разные столкновения между хозяином дома и его невольным квартирантом, человеком весьма деликатным и хорошо образованным. Учение детей в этот беспокойный период поневоле должно было почти совсем прекратиться; но Вольфганг сумел извлечь пользу и из этих неблагоприятных обстоятельств. Торан был большой любитель живописи и постоянно заказывал картины французским художникам, превратив комнату Вольфганга в мастерскую для живописцев. Молодой Гёте ознакомился при этом с множеством картин и с техникой живописи, слушал массу разговоров о картинах и таким образом сильно развил в себе художественный вкус. Вместе с тем выучился он и практической французской речи, что было для него достаточно легко, так как раньше он знал уже порядочно латинский и итальянский языки. Изучению французского языка много помогло и частое посещение театра, где давались французские пьесы.
Когда французские постояльцы покинули наконец дом Гёте, учение детей возобновилось и пошло вперед с удвоенной энергией, чтобы наверстать потерянное. Рядом с обучением языкам и прочему не были забыты и искусства, а также и физическое воспитание: Вольфганг усердно учился рисованию, фортепианной игре, верховой езде, фехтованию. Для лучшего усвоения иностранных языков он стал писать роман на разных языках в форме переписки между братьями и сестрами, живущими в разных странах. Жадный до всяческого знания Вольфганг пожелал изучить и древнееврейский язык, для чего стал брать уроки у ректора местной гимназии Альбрехта. Изучение еврейского языка мало удалось ему, но зато он основательно проштудировал Библию, причем, с одной стороны, возбудились в нем с новой силой разные религиозные сомнения, с другой, – возник интерес к жизни древних евреев. Плодом этих впечатлений была эпическая поэма в прозе «Иосиф», не сохранившаяся и не попавшая в печать. В религиозном отношении молодой Гёте был долгое время под сильным влиянием девицы Клетенберг, троюродной сестры его матери. Это была кроткая душа не от мира сего, глубоко нравственная и религиозная без фанатизма. Впоследствии Гёте обессмертил ее, описав ее характер в «Исповеди прекрасной души», составляющей вставной эпизод в его романе «Вильгельм Мейстер». Влияние ее не сделало, однако, Гёте вполне религиозным юношей; привыкнув с малых лет самостоятельно мыслить, он не мог подавить в себе разных сомнений, хотя сильно интересовался религией и писал даже религиозные оды. К их числу относится сочиненное им в 1762 году стихотворение «Сошествие Иисуса Христа в ад», – самое раннее из сохранившихся для печати стихотворений нашего поэта.
Как видно из всего сказанного, Гёте-ребенок развивался чрезвычайно быстро, чему способствовали, кроме гениальной натуры, и окружающие обстоятельства. Богатый знаниями и состоятельный отец, охотно учивший своего талантливого сына всему, чем тот интересовался, добрая и умная мать, умевшая блистательно развить живую фантазию Вольфганга, близкое знакомство с городской жизнью и с множеством лиц разных наций, возрастов и состояний во время перестройки дома и французского нашествия – все это было в высшей степени благоприятно для многостороннего развития молодого поэта. Следя за его биографией в этот ранний период его жизни, не знаем, чему более удивляться: легкости ли, с какою он усваивал всякие сведения, многосторонности ли его интересов или его гигантской силе воли, с помощью которой десятилетний мальчик достиг весьма порядочного знания языков, искусств и некоторых ремесел, которым он выучился, знакомясь с бедным населением Франкфурта во время своих прогулок по городу и его окрестностям. Всего менее способностей обнаруживал он к математике, которой не любил, всего более – к языкам. Видя раннее развитие Вольфганга, отец начал учить его, в видах подготовки к будущей карьере (ему хотелось, чтобы его сын пошел по стопам отца и сделался юристом), юриспруденции, заставив его для начала выучить юридический катехизис Гоппа.
В конце рассматриваемого нами периода в жизни Гёте случился один эпизод, которым круто обрывается его детство. Эпизод этот – первая любовь четырнадцатилетнего Вольфганга к молодой девушке из мещанского круга, с которою он познакомился через своих сверстников. Дело в том, что юные товарищи поэта, желая воспользоваться его талантом для своих кутежей, доставали ему заказы на разные свадебные, похоронные и тому подобные стихотворения «на случай», которые в то время были в большой моде. Деньги, добытые таким образом, прокучивались сообща. На одном из таких веселых собраний Гёте встретился с миловидною блондинкой лет шестнадцати, по имени Гретхен, которая иногда прислуживала веселящейся компании. Гретхен сразу произвела на него впечатление своею красотой, изящною фигуркой и тем достоинством, с которым она себя держала. Любовь его росла все более и более, и Гретхен также выказывала к нему некоторую симпатию, но вела себя чрезвычайно строго, не позволяя влюбленному мальчику, как и другим членам компании, никаких излишних вольностей. Наибольшей теплоты достигли их отношения к дню коронации императора Иосифа II, когда Гёте, гуляя вечером по иллюминованным улицам Франкфурта под руку со своей возлюбленной, чувствовал себя наверху блаженства. На прощанье Гретхен поцеловала его в лоб: это был ее первый и последний знак благосклонности к молодому поэту, выраженный в подобной форме, так как им более не суждено было свидеться. На следующее утро встревоженная мать разбудила Вольфганга, приглашая его приготовиться к неприятному допросу со стороны властей, так как оказалось, что общество, в котором он проводил свои вечера, замешано в разных неблаговидных поступках: в подделке векселей и т. п. Дело приняло тем более неприятный оборот, что в числе скомпрометированных молодых людей был один, которому Вольфганг доставил хорошее место через посредство своего деда. Вся эта история очень подействовала на молодого Гёте, и хотя в ходе следствия выяснилось, что он лично ни в чем не виновен и не знал о дурных поступках своих товарищей, однако он подвергся сильному продолжительному нервному расстройству, выразившемуся в припадках меланхолии. Вместе с тем он, однако, сразу излечился от любви к своей Гретхен, когда узнал, что девушка, по ее собственному признанию на суде, относилась к нему как к ребенку. Это взорвало самолюбивого мальчика. «Для меня невыносима была мысль, – пишет он в своей автобиографии, – что девочка, имевшая каких-нибудь два года более чем я от роду, могла считать меня ребенком, тогда как себе самому я казался уже ловким взрослым мужчиной». Болезненное состояние Вольфганга побудило родителей взять ему гувернера, с которым он развлекался беседою (речь шла преимущественно о философии, бывшей специальностью гувернера) и прогулками по окрестностям Франкфурта. Мало-помалу Вольфганг приучил своего ментора оставлять его наедине с самим собою и находил утешение в созерцании природы. Дома он привязался всего более к своей сестре, принимавшей в нем самое горячее участие. Наконец здоровье его восстановилось, и в 1765 году отец Гёте мог уже приступить к осуществлению своей заветной мысли о зачислении своего сына в какой-нибудь университет для изучения юридических наук. Вольфгангу хотелось заняться вовсе не юриспруденцией, а филологическими науками: он уже сознавал себя поэтом и питал серьезные надежды на литературную славу. Соответственно этому он стремился в Геттингенский университет, где преподавали лучшие немецкие филологи того времени; но отец был непреклонен и настаивал на том, чтобы Вольфганг отправился в Лейпциг изучать право. Воле отца противиться было невозможно, и осенью 1765 года шестнадцатилетний Гёте выехал в Лейпциг, в первый раз покинув надолго свой родной город.