В увеселениях общества видную роль играл любительский театр, организованный нашим поэтом. Для театральных представлений, правда, не было вполне удобного помещения, так как при пожаре старого дворца сгорел и театр, а новый не был еще отстроен, но это не мешало устраивать спектакли в Эттерсбургском замке (неподалеку от Веймара) или, в хорошую погоду, даже просто под открытым небом, в Тифуртском парке. Такие спектакли-пикники в ясные звездные ночи особенно нравились обществу. В качестве актеров принимали участие в них лица из высшего Веймарского общества и в числе последних Гёте, который был также и полновластным режиссером.
Разгульная «гениальная» жизнь скоро, однако, начала надоедать нашему поэту, который, по своей неутомимо деятельной натуре, не мог долгое время оставаться без серьезных занятий. Уже в начале 1776 года стал он тревожиться и сомневаться, остаться ли ему в Веймаре или же уехать, чтобы вновь на свободе следовать своему призванию. В поисках уединенья совершал он одинокие прогулки в окрестностях Веймара. Герцог, замечая это стремленье своего друга к уединению и желая во что бы то ни стало удержать его около себя, купил для него отдельный загородный домик с садом, где Гёте и поселился.
В то время как в душе Гёте начал уже совершаться поворот к более спокойному и серьезному образу жизни, на него сыпались от друзей и знакомых увещания и упреки. Одни выражали опасение, что он заглушит и растратит по мелочам свой талант в сутолоке придворной жизни, другие упрекали его в дурном влиянии на герцога. К числу последних принадлежал Клопшток, написавший Гёте резкое письмо, на которое Гёте также ответил довольно резко, результатом чего был полный разрыв с Клопштоком. Со Штольбергами Гёте также разошелся. В действительности никто так не сознавал опасности, угрожающей поэтическому таланту от придворной суеты, как сам Гёте, который, как мы видели, все более и более искал уединения. Что касается влияния Гёте на герцога, то и оно было гораздо более благотворно, нежели вредно. Правда, герцог долгое время предавался еще некоторым излишествам, когда Гёте уже совершенно отказался от шумного «гениальничанья», но постоянное общение с великим поэтом не могло не повлиять в высшей степени благоприятно на развитие ума и сердце государя. Несмотря на свою молодость, Гёте сумел сделаться настоящим ментором Карла-Августа, и впоследствии всеми было признано, что поэт могущественно содействовал выработке из герцога мудрого благородного правителя.
В марте 1776 года Гёте ездил с герцогом в Лейпциг, где повидал своих старых знакомых: Аннету Шенкопф, вышедшую замуж за доктора Канне, Эзера, Корону Шретер. Последняя вскоре была приглашена в Веймар в качестве придворной певицы.
Сближаясь все более и более с герцогом, Гёте мало-помалу пришел к окончательному решению относительно своей карьеры. Особым указом от 11 июня 1776 года Карл-Август назначил Гёте тайным легационным советником, дал ему место и право голоса в Государственном совете, с содержанием в 1200 талеров в год. Придворные были этим крайне недовольны, но решение герцога было твердо и неизменно, и Гёте стал принимать все большее и большее участие в государственных делах, сперва присматриваясь к ним, а затем переходя постепенно к активной роли.
Прежде чем начать изложение дальнейших событий, необходимо бросить взгляд на то положение, в каком находились сердечные дела нашего поэта в первое время его жизни в Веймаре. В первые месяцы по приезде он еще не мог отрешиться от своей горячей привязанности к Лили Шенеман; хотя он сам принял решение вырвать из своего сердца эту любовь, но боль разлуки все еще мучила его. Исчезновению последних следов этой любви помогло знакомство его с госпожой фон Штейн, женой шталмейстера, бывшей придворной дамою герцогини Амалии. Имя и наружность этой женщины были знакомы Гёте уже ранее; возвращаясь из своего путешествия по Швейцарии, он познакомился в Страсбурге с врачом Циммерманом, который показал ему ее портрет, произведший на поэта сильное впечатление. Баронесса Шарлотта Эрнестина фон Штейн была в то время уже матерью семерых детей и имела тридцать три года от роду, но все еще оставалась чрезвычайно эффектной. Очарование, производимое ею на окружающих, усиливалось ее умом и знанием изящной литературы; она также недурно рисовала и пела. Словом, это была в полном смысле слова блестящая представительница придворного общества. Будучи опытною кокеткой, она сумела привязать к себе Гёте чрезвычайно сильно и прочно, не позволяя ему, однако, переходить известных границ. Барон фон Штейн по роду своей службы бывал дома не более раза в неделю, так что Гёте имел бы полную свободу посещать свою возлюбленную, если бы она сама не ограничивала этой свободы, останавливая его страстные порывы и не разрешая приезжать к себе слишком часто. В Веймарском обществе все знали об отношении Гёте к госпоже фон Штейн и сочувствовали этой связи, которая, по-видимому, носила, по крайней мере долгое время, платонический характер, так как самые бурные объяснения в любви не могли поколебать самообладания этой женщины. Не давая влюбленному насладиться окончательною победой и в то же время питая в нем надежду, она сумела привязать его к себе надолго. Под влиянием новой страсти любовь к Лили скоро была совершенно забыта, и когда в июле 1776 года Гёте узнал, что молодая девушка выходит замуж за банкира Тюркгейма, то отнесся к этому известию вполне равнодушно. Хорошее ли или дурное влияние имела Шарлотта фон Штейн на Гёте и любила ли она его или только кокетничала с ним, – об этом биографы много спорили. Одни, защищая ее, говорят, что она своим влиянием удерживала Гёте от слишком разгульной жизни, другие обвиняют ее в том, что она, будучи замужней женщиной и поддерживая страстные надежды поэта, тем самым не позволила ему своевременно жениться на какой-нибудь достойной его женщине. И то, и другое едва ли справедливо. С одной стороны, сама натура Гёте и все его воспитание были таковы, что он, без сомнения, и помимо госпожи фон Штейн не мог бы долго увлекаться разгулом; с другой стороны, его отвращение к браку вообще было так велико, что едва ли он в то время женился бы на ком-нибудь, даже если бы и не воспылал страстью к очаровательной шталмейстерше. Гете, по своей влюбчивости и по той потребности в женском обществе, которая была ему присуща, несомненно должен был влюбиться в какую-либо из веймарских дам, и если выбор его пал на госпожу фон Штейн, то это свидетельствует, конечно, о ее красоте и талантах, но все влияние, которое она на него имела, сводится, по всей вероятности, к умению опытной кокетки держать своего любовника в сетях как можно дольше, руководствуясь при этом своим женским тщеславием. Кроме баронессы фон Штейн, Гёте увлекался и другими веймарскими дамами; его отношение к красавице Короне Шретер носило даже, по свидетельству Римера, весьма страстный характер.
В течение первого года своей веймарской жизни (1775—1776) Гёте написал сравнительно немного, что объясняется множеством празднеств и поездок, в которых он должен был принимать участие, и вообще тратою времени на ориентировку в новых обстоятельствах. К этому периоду относятся, например, прелестная «Ночная песнь странника», в которой поэт выражает свое утомление житейской суетой и призывает в свое сердце тихий мир, стихотворение «Плавание» – поэтический ответ на сетования друзей, боявшихся, что гений его потеряет свой истинный путь, и ряд стихотворений, обращенных к госпоже фон Штейн. Из больших произведений он только задумал в этом году «Ифигению».