Девятого июня 1772 года советница Ланге повезла своего племянника в охотничий павильон Вольпертгаузена, где вецларские дамы организовали сельский бал. Она благоразумно посадила его рядом с собой в своей разукрашенной цветами коляске, но было ли осторожно с её стороны предложить там ещё место девице Шарлотте Буфф[57], дочери управителя Тевтонского ордена? У девушки было весёлое открытое лицо и голубые глаза, смотревшие прямо перед собой. Крепко сложенная, живая блондинка точно околдовала Гёте. Прежде чем доехали до места, он уже был очарован её безыскусственной солнечной грацией.
Танцы длились почти всю ночь. Разразилась гроза, но что она значила в сравнении с грозой, внезапно проявившейся в буйном сердце поэта? Поздно вечером Кестнер подъехал верхом к павильону и направился к Шарлотте с властным видом. Она тотчас же отошла от Гёте и направилась за ним. Доктор понял: это жених. Пусть так! Возвращались домой на рассвете. Густой туман свёртывал свои голубые покрывала. С деревьев ещё струились капельки дождя. Гёте, слегка прижатый теснотой экипажа к девушке, чувствовал, как сердце его трепещет от ещё неясной надежды.
На следующий день доктор отправился с визитом к отцу Шарлотты. Тот рано остался вдовцом с одиннадцатью детьми на руках и жил в одном из флигелей дома, принадлежащего Тевтонскому ордену. Другой флигель занимал прокурор Бранд. Дважды женатый, он гордился ещё более многочисленным потомством: у него было двадцать детей. Всего, значит, было более тридцати мальчиков и девочек. Помимо взрослых, во дворе копошилась целая куча неугомонных ребятишек. Белокурые и тёмные головки смешивались в играх и хороводах. Вечером было не так-то легко разобрать их и каждого отправить домой по назначению. Сидя на крылечке или у окна, Шарлотта с улыбкой, но уверенно руководила играми. А когда наступало время завтрака, она была завалена приготовлением тартинок. Гёте застал её как раз за исполнением этих домашних обязанностей.
Она отнюдь не была чувствительной. Ей некогда было читать и мечтать. Одновременно мать семейства и хозяйка дома, она несла на своих плечах тяжёлую ношу. Кто же кроме неё распоряжался на кухне, готовил обеды и завтраки, делал запасы соленья и варенья, будил и одевал маленьких, помогал старшим готовить уроки! Она работала без устали и, конечно, была не из тех, кто бросал работу, чтобы выслушивать любезности. Но стоило на неё посмотреть, чтобы её полюбить. Как не подпасть под очарование её свежести и бодрости! У девушки было золотое сердце, и она, как солнцем, освещала всё своей добротой.
Но и Гёте обладал неотразимой жизненной силой. Он ведь был чародей! Беседа с ним привела управителя в восторг. Для ребят он придумывал игры и сказки. Когда ему нужно было что-нибудь сказать Шарлотте — а ему это было нужно постоянно, — она уводила его в сад, чтобы набрать клубники, или в буфетную — шелушить горох. Так они проводили вместе целые дни без забот и тревог, счастливые этой близостью. Наступал вечер. Она укладывала маленьких спать, а старшие собирались в гостиной около отца. Входил Кестнер, немного усталый, как всегда, и, может быть, немного более грустный, чем всегда. Он ставил тросточку в угол и присаживался на софу к Шарлотте. Доктор отходил в сторону, объяснял мальчикам картинки в книгах или с развязным видом садился за клавесин.
Тёплыми вечерами они иногда ходили гулять. Шарлотта опиралась на руку Кестнера, и Гёте шёл с ними на террасу, выходящую в сад. Иной раз они втроём гуляли по озарённым луной фруктовым садам. Поэт импровизировал в ночной тиши. Жених и невеста теснее прижимались друг к другу: их чаровала и волновала эта необычайная лирика. Кестнер не ревновал: Шарлотта — он знал это — относилась к доктору по-дружески, и он был уверен в её верности.
57