Но по мере того как надвигалось лето, Гёте начинал чувствовать себя взволнованным этим знойным великолепием. Душные августовские полдни мало располагали к сбору ягод или к домашним работам. Ему ничего не хотелось делать. Он готов был целые дни сидеть у ног Шарлотты в полутёмной от закрытых ставен гостиной. Страстное желание ядом наполняло его душу. Только что срезанные розы томились в саксонских вазах и опьяняли его нежным запахом. Он осмелел и поцеловал Шарлотту. Она пристыдила его и предупредила Кестнера.
Кестнер и так начинал чувствовать себя несчастным. Он верил своей невесте, но он также был уверен в том, что доктор гораздо красивее и интереснее его самого. Одно мгновение он думал принести себя в жертву. Но Шарлотта его успокоила, заверила в своей любви и уважении. Со своей стороны он предупреждал её:
— Не всё то золото, что блестит. Нельзя поддаваться очарованию красивых слов.
Нетрудно быть блестящим, когда человек только об этом и думает. Как мог он, Кестнер, поблекший от работы, состязаться в остроумии или красноречии с этим счастливым бездельником, который целые дни проводил около неё, декламируя стихи или рисуя её силуэт! Гёте на самом деле больше не отходил от Шарлотты. Если она шла в сад собирать плоды, он залезал на дерево и раскачивал ветки. Если она направлялась в село Ацбах навестить больную подругу, он бежал по пыльной дороге, чтобы догнать её. Она его прогоняла. Оставляла увядать на скамейке принесённые им цветы. Тогда он сердился, бормотал что-то неясное, делал какие-то мрачные намёки и сравнения. А на следующий день приходил более покорный, чем когда бы то ни было, схватывал, плача, руки Шарлотты, подносил их к губам... и опять навлекал на себя те же упрёки.
Так долго продолжаться не могло. К счастью, демонический дармштадтский друг, Мерк, приехал в Вецлар и увидел Шарлотту. Возможно, что она и ему показалась прелестной, но он промолчал об этом, сказав:
— Конечно, она недурна, но легко найти и более красивых.
Раздосадованный Гёте наблюдал за презрительным выражением его лица. Мерк укорял друга. Не пора ли найти выход из тупика? Чем дольше он будет медлить, тем больше будет неприятностей и тем рискованнее будет это и без того ложное положение. Выход один — отъезд. Гёте раздумывал, обсуждал: художник в нём уже собрал богатую жатву переживаний, его вдохновение обогатилось новыми темами, в воображении возникали новые благозвучные строфы. Может быть, ему удастся овладеть своим строптивым сердцем, успокоить свою тоску, если он опишет этот захватывающий роман. О, горькая радость освобождения! Воплощая переживания в их образах, гений освобождается от гнетущих его страданий. Втайне он решил покинуть Вецлар 28 августа, в день своего рождения и рождения Кестнера.
Гёте получил в этот день подарки: от приятеля маленькое, карманное издание Гомера, а от Шарлотты ту розовую ленту, которая украшала её корсаж в день сельского бала в Вольпертгаузене. Он чувствовал себя умилённым, но был спокоен. Вечер прошёл мирно: усевшись вокруг стола, чистили бобы. Кестнер рассказывал о городских сплетнях, о советнице Ланге, которая жаловалась на то, что больше не видит своего племянника, о бедном Иерузалеме, погибающем от безнадёжной любви к прекрасной госпоже Герд. Гёте улыбался загадочной неопределённой улыбкой. Шарлотта принесла чай, а когда часы на башне рынка пробили полночь, она порывисто схватила руки своего жениха и своего друга и, смотря на них светлым взглядом, поздравила от всего сердца. Никак не могли расстаться. На следующий день у доктора не хватило мужества уехать. Ещё две недели прошли в мучительной неопределённости. Что же возьмёт верх в нём: чувство или разум?
Наконец Гёте собрался с духом. Вечером он пошёл с женихом и невестой в сад. Его решение было теперь непреклонно, и он с горькой радостью переживал один эти прощальные минуты. Ночь была великолепна. Аллея из грабов и лип, залитая лунным светом, послужила почти неправдоподобной по своей красоте декорацией для последнего свидания. Все трое сели на скамейку в глубине беседки, точно стремясь укрыться от влекущего к себе нежного неба. Разговор не вязался. Казалось, что гнетёт невыразимая красота вокруг, голубая нежность теней, сверкающее мерцанье звёзд и они боятся нарушить молчание. Шарлотта заговорила первая:
— Я не могу любоваться лунным светом без того, чтобы не вспомнить о дорогих мне покойниках, без того, чтобы не задуматься о смерти и будущем, которое нас ожидает. Мы оживём, правда? Но встретимся ли мы? Узнаем ли мы друг друга? Что вы думаете? Что вы чувствуете?