Этот вот «другой Гёте» заканчивал в то время драму «Стелла» и набрасывал сцены из «Эгмонта». Он порывал с социальными, религиозными и даже любовными путами, чтобы жить мучительной жизнью гения. Чем были, в конце концов, его герои Гец фон Берлихинген, Клавиго, Вертер, Фернандо, Эгмонт, Фауст, как не бунтовщиками против социальных или моральных устоев?! Эти бунты, впрочем, не обходились без жертв. Скорбные тени покинутых женщин встают рядом с могучими борцами за освобождение личности. Мария, сестра Геца, Мария Бомарше, Цецилия, Маргарита! Придётся ли и Лили Шёнеман вслед за Фридерикой Брион присоединиться к печальному кортежу? Или Гёте придётся, несмотря на отвращение ко всякому принуждению, связать себя навеки? Одно время было похоже на это. Дня не проходило, чтобы он не направился к улице Хлебного рынка, где жила дочь банкира. Он тщетно сердился на себя и других, напрасно уверял себя, что не может больше выносить общества — он говорил «этого зверинца» — устаревших красавцев и юных воздыхателей. Он сердился... и всё же шёл к ней. Аристократка приковывала к себе романтика.
Между тем оба семейства совсем не поощряли склонности молодых людей. Надворный советник, мелочная бережливость и суровость которого были известны, подозрительно смотрел на расточительный и весёлый образ жизни знатного коммерсанта. Слишком много лакеев, слишком много в зале ковров и позолоты и слишком много жгут, по его мнению, свечей. Что же касается матери Лили, то, конечно, она предпочла бы этому юному литератору со всем его блеском какого-нибудь наследника солидной банкирской конторы или экспортного дела. К тому же между ними существовало различие вероисповедания, а в тогдашнем Франкфурте это было серьёзным препятствием. Гёте были лютеранами аугсбургского вероисповедания, Шёнеманы — кальвинистами франко-голландского происхождения. Кальвинисты же были в немилости у протестантской буржуазии. Им не разрешалось совершать богослужения в пределах города. Каждое воскресенье можно было наблюдать, как длинная вереница экипажей направлялась в Бекенгейм, где кальвинисты молились, как им было угодно.
И всё же помолвка близилась. В данном случае роль судьбы взяла на себя одна мужеподобная и решительная старая девица Дельф фон Гейдельберг, страдавшая манией сватовства. С первых дней апреля 1775 года она начала обрабатывать родителей. «Как она принялась за дело, — пишет Гёте в «Поэзии и правде», — как она сумела преодолеть все многочисленные препятствия — не знаю. Но как-то под вечер она подошла к нам и передала согласие родителей на наш брак. «Протяните друг другу руки», — сказала она со своей обычной повелительной и напыщенной манерой». Они протянули.
Весна засверкала над холмами. Лили часто на несколько дней уезжала к своим дядям в Оффенбах на Майне. Гёте тогда пользовался гостеприимством их соседа, своего приятеля Иоганна Андре[70], фабриканта шелков и композитора в то же время. Эти встречи за городом были прелестны. Молодые люди выходили из дому рано утром, прогуливались по садам, ещё мокрым от росы, и доходили до цветущих террас, окаймлявших пёструю от шлюпок реку. Вечерами они встречались у Иоганна Андре, который устраивал у себя струнные квартеты; там распевали народные песни, повторяли кантаты, которые Гёте писал для Лили. Но счастлив он не был, и причиной тому был он сам. То в нём закипала ревность, то его свободолюбие вставало на дыбы и рвалось из разукрашенного розами ярма. 12 мая 1775 года он признавался Гердеру: «Я недавно ещё думал, что приближаюсь к семейному счастью и что сумею наконец втянуться в подлинные радости и горести жизни, но вот я снова, и самым неприятным образом, очутился в открытом море».
В тот же вечер во Франкфурт прибыли два поэта, два молодых повесы, на некоторое время изменившие направление мыслей и обстановку жизни Гёте. Это были братья той неведомой подруги, которой он посылал такие пылкие письма, той идеальной возлюбленной, которую он в воображении постоянно ставил рядом со своей невестой, — графы Кристиан и Фридрих фон Штольберги[71]. Они были приблизительно в возрасте Гёте, знали «Вертера» наизусть, были полны революционного и романтического воодушевления и не останавливались ни перед какой эксцентричностью. Предприняв путешествие по Швейцарии, они решили увезти с собой Гёте, чтобы вместе с ним приобщиться к наслаждению природой и свободой, увезти того, кто так прекрасно воспел и ту и другую. По правде; сказать, советнику их рассуждения показались несколько легкомысленными, но всё равно он предпочёл, чтобы его сын отправился с ними, чем сидел бы дома, растравляя свою ревность и мучаясь неудовлетворённостью. Молодому человеку было полезно переменить обстановку и, если возможно, порвать со всей этой любовной историей. А потом, кто знает, когда Вольфганг будет в Швейцарии, не проедет ли он в Италию, в эту страну солнца, классической гармонии и душевного оздоровления? Гёте легко дал себя убедить. Он не хотел ещё порывать своих цепей, он думал только испытать их прочность. 15 мая он отправился со Штольбергами и, так как рассчитывал очень быстро вернуться, даже не предупредил свою невесту.
70
71