Гёте чувствовал себя подавленным. Хотя внешне он соблюдал полное хладнокровие и не прекращал наблюдать за репетициями опереток в театре, он не мог не чувствовать, что Карл-Август ставит на карту свою корону и судьбу своей страны. Конечно, лагерь Гогенлое, расположившийся за чертой города, представлял собой очень величественное зрелище. Океан палаток! По утрам озабоченные солдаты рубили дрова, разводили огонь и резали скот; маркитантки ходили взад и вперёд, разнося кофе и воду; везде царило шумное оживление. После полудня гренадеры прусской гвардии надевали свои новенькие мундиры и, сверкающие, нарядные, как будто их только что вытащили из коробки, гордо прогуливались по разукрашенным флагами улицам. То были сплошные парады и смотры! Маленькая столица приняла гордый и праздничный вид: все суетились вокруг офицеров и сановников прусского двора, для которых реквизировали лучшие дома. Король и прекрасная королева Луиза прибыли, чтобы ободрить войска и присутствовать на смотре. Король и королева остановились неподалёку от дома Гёте, и, как только они показывались на улице, толпа бросалась им навстречу. Воинственная удаль сияла на всех лицах. Нежное осеннее солнце оживляло сверкание сабель и крестов. Фридрих-Вильгельм III и Карл-Август под крики «ура» и звуки труб выехали к месту сражения. Один Гёте не мог отделаться от мрачных предчувствий. Он преклонялся перед Наполеоном и считал его непобедимым.
Между тем император продолжал свою тактику. Вскоре разнеслись печальные вести: пруссаки были разбиты около Заальфельда, принц Людовик-Фердинанд убит в этом бою, а французы, как говорили, подходили к Веймару. 11 октября наследная принцесса Веймарская, Мария Павловна, сестра царя Александра I[125], спешно выехала вместе со своим мужем. 13 октября наступила очередь королевы. Вихрь тревоги пронёсся над городом. Но Гёте всё же распорядился о представлении оперетты.
Наконец 14 октября с семи часов утра началась пушечная стрельба в направлении Иены. Отчаяние овладело двором. В одиннадцать часов вдовствующая герцогиня, долго крепившаяся, велела запрячь карету и отъехала на эрфуртскую дорогу. Поднималась паника. Герцогиня Луиза одна осталась в замке. Гёте ждал у себя...
Два больших сражения разыгрались одновременно. Предупреждённый о наступлении Наполеона, герцог Брауншвейгский сделал крутой поворот и около Ауэрштедта нагнал маршала Даву[126], но вскоре был тяжело ранен, а его войско, значительно поредевшее и растерянное, отступило. Что же касается корпуса Гогенлое, то, настигнутый у Иены самим императором и маршалами Данном, Сультом и Ожеро[127], он был разбит. Преследуемые по пятам кавалеристами Мюрата[128], побеждённые при Иене отхлынули к Веймару, где встретились с побеждёнными у Ауэрштедта. Город тонул в водовороте двойного разгрома.
Уже с трёх часов пополудни залпы загрохотали ещё ближе, и ядра, свистя, пролетали над домом Гёте. Скоро он услышал крики бегущих, увидел, как острия их ружей мелькали над стенами сада. Трагическая тревога: лошади, люди, повозки — все сбилось у городских ворот и на перекрёстках. Повсюду брошенные вещи, разломанные колеса; повсюду бродят раненые. Печальное возвращение! Человеческие волны росли с минуты на минуту, и на эрфуртской дороге была неописуемая сумятица. Каждый хотел опередить других, лошади, сжатые фурами, становились на дыбы. У всех была одна мысль: бежать на запад.
Вот тогда-то появились у Фрауентора первые отряды французских гусар — с саблями наголо, с развевающимися по ветру волосами. Прямо держась в стременах, солдаты стояли на покрытых пеной лошадях, которые мчались галопом. Красные доломаны также развевались по ветру: похоже было, что стая демонов сорвалась с цепи. Гёте велел своему сыну и секретарю Римеру[129] вынести солдатам вина и пива. Одним прыжком гусары соскочили с коней и рассыпались по домам. Каково же было изумление поэта, когда к нему явился командующий отрядом офицер. Хилый, завитой, как женщина, юноша вежливо подошёл к нему, отдавая честь: «Его превосходительство господин советник фон Гёте? Эльзасский лейтенант Вильгельм де Тюркгейм». Это был сын Лили Шёнеман, франкфуртской аристократки.
Офицер велел провести себя во дворец, где надо было подготовить квартиру. В тот же вечер должно было пожаловать в город очень важное лицо — маршал Ней. Гёте попросил позволения предложить ему гостеприимство. Правда, его дом был уже сильно заполнен: в нём нашли приют кое-кто из жителей Веймара, были размещены шестнадцать выбывших из строя эльзасских кавалеристов, везде были разбросаны матрацы. Но оставалась ещё одна большая комната, и её предлагали маршалу. Лейтенант де Тюркгейм принял предложение. Оставалось ждать самого маршала.
Гёте ушёл после обеда к себе, поручив Римеру принять высокого гостя. Крики и шум неслись над городом. Из окна Гёте видел, как в сумерках проходили тёмные массы колонн пехоты, озарённые отсветом зарева. Внезапно он вскочил. Снизу доносились резкие отрывистые удары. Ругань, пьяные крики, протесты! Он слышал, как Ример с кем-то спорил. Два пьяных стрелка ворвались в сени и проникли в кухню. Отстегнув кушаки, положив перед собой шапки, они стучали кулаками по столу, разглаживали опущенные усы и с жадностью требовали есть и пить. Кристиана принесла им вина, пива, хлеба и сосисок. Они набросились на всё, опьянели окончательно и, насытившись, стали звать хозяина дома. Так как они намеревались подняться по прекрасной, римского стиля лестнице, Ример поспешил к Гёте и попросил его сойти вниз. Со светильником в руке, одетый в широкий халат, который поэт шутя называл «плащом пророка», он подошёл к ним. Его благородная и важная осанка поразила пьяниц. «Они вдруг превратились в галантных французов, налили стакан вина и попросили его чокнуться с ними. Он это сделал и после двух-трёх слов ушёл к себе».
Но опасность ещё не миновала. Несколькими часами позже под влиянием частых у пьяниц навязчивых идей оба парня опять собрались идти к Гёте. Почему им не позволяли посмотреть комнаты первого этажа? Их раздражал отказ Римера, и ими овладевал гнев. Среди ночи они, угрожая и ругаясь, поднялись по лестнице и со штыками наперевес вошли в комнату Гёте. Тогда Кристиана, обезумев, бросилась между ними, громко вскрикнула и с помощью одного местного жителя, которого приютила в доме, прогнала буянов. Они ворчали, потом забились в соседнюю комнату, приготовленную для свиты маршала. На рассвете их выгнал оттуда, грозя шпагой, один из адъютантов.
Ней[130] прибыл утром и только несколько часов пробыл в отведённой ему комнате. За ним последовали другие маршалы: Виктор[131], Ланн, Ожеро. Последний распорядился о полицейской охране дома и сделал поэту визит; он даже попросил представить ему сына Гёте, Августа, рослого семнадцатилетнего юношу, грубые манеры которого хорошо вязались с шумной и вольной жизнью солдат.
Кристиана обычно прислуживала за столом. Так бросался в глаза контраст между её весёлой и добродушной вульгарностью и небрежным внешним видом, с одной стороны, и изысканностью Гёте — с другой, что её обычно принимали за его экономку. Она не называла его иначе, как «господин советник», не показывалась за столом, охотно проводила время в кухне. Как же было не ошибаться? Да и сама она лучше чувствовала себя с гусарами, чем с маршалами, и, чтобы придать себе бодрости — потому что ведение хозяйства в эти дни было для неё тяжкой ношей, — не задумываясь, опустошала бутылочку вина. Поступок вполне простительный, если вспомнить, что она за это время раздала солдатам до двенадцати вёдер. Все комнаты были заняты; как-то ей пришлось приготовить двадцать восемь постелей, на следующий день сорок — для солдат и офицеров. По прекрасной, классического стиля лестнице с утра до вечера ходили взад и вперёд ординарцы, вестовые и повара. Кристиана шутила с капитанами, но часто ей приходилось защищаться от их нескромности и чересчур вольного обхождения. Гёте был ей обязан жизнью: на нём лежала обязанность закрепить за ней своё покровительство, поддержку и звание. Он решил обвенчаться с Кристианой. В воскресенье 19 октября в присутствии сына и Римера он обменялся с нею кольцами в ризнице придворной церкви. На этих кольцах была выгравирована одна только дата — сражения при Иене. Этого требовала справедливость и чувство благодарности.
125
126
127
128
129
130
131