С этими стихотворениями рождается лирический поэт Гёте, свободный от рококо и анакреонтики лейпцигского периода. В них уже не слышно привычной игривости, нет ни мудреных выводов, ни нравственных наставлений, нет штампов, нет стереотипного томления и бахвальства. Чувствуется влияние Гердера: естественность, субъективная выразительность, безоглядное желание высказаться, задумчивость без зауми, простота, безыскусственная символика. В «Зезенгеймских песнях» (некоторые из них впервые были опубликованы в 1775 году в журнале Иоганна Георга Якоби «Ирис») Гёте кажется моложе, чем в своей ранней лирике лейпцигских лет. Это были стихи, написанные по конкретному поводу, по следам личных переживаний. Изначально они действительно были адресованы только Фридерике. Он посылал их ей из Страсбурга, но, вероятно, некоторые из них, как это часто бывало, сочинял экспромтом непосредственно в Зезенгейме. Отдельные стихотворения были предназначены для сиюминутного исполнения, как, например, «Майская песня»:
Как все ликует,Поет, звенит!В цвету долина,В огне зенит!<…>Ты все даришь мне:В саду цветок,И злак на ниве,И гроздный сок!..
Скорее, друг мой,На грудь мою!О, как ты любишь!Как я люблю![236] Зимой 1770–1771 года они расстались. Бывший любовник вспоминает первую встречу, первую совместную игру в фанты:
Ликует сердце, бьют куранты!Ее любовь я выиграл в фанты —Теперь она навек моя!Восторг, дарованный судьбою, —Сейчас и завтра быть с тобою,Пусть лишь достоин буду я![237] Он обещал приехать весной 1771 года, и Фридерике, судя по всему, часто напоминала ему об этом в письмах.
Вернусь я, золотые детки,Не усидеть мне, видно, в клеткеГлухого зимнего житья.
У камелечка мы присядем,На сто ладов веселье сладим,Как божьих ангелов семья.
Плесть будем малые веночки,Цветочки связывать в пучочки,Ребенком стану с вами я[238]. Приближается весна, и он посылает ей собственноручно разрисованную ленту и маленькое стихотворение, в котором снова слышны отголоски анакреонтической лирики:
И цветочки, и листочкиСыплет легкою рукой,С лентой рея в ветерочке,Мне богов весенних рой.
Пусть, зефир, та лента мчится,Ею душеньку обвей[239]… Интересно было бы узнать, когда именно возникло стихотворение, более поздний вариант которого (1789 или 1810 год) носит название «Свидание и разлука»: тема встречи и расставания предстает в нем в неразрывном соединении.
Душа в огне, нет силы боле,Скорей в седло и на простор!Уж вечер плыл, лаская поле,Висела ночь у края гор.Уже стоял одетый мракомОгромный дуб, встречая нас;И тьма, гнездясь по буеракам,Смотрела сотней черных глаз.
Исполнен сладостной печали,Светился в тучах лик луны,Крылами ветры помавали,Зловещих шорохов полны.Толпою чудищ ночь глядела,Но сердце пело, несся конь,Какая жизнь во мне кипела,Какой во мне пылал огонь!
В моих мечтах лишь ты носилась,Твой взор так сладостно горел,Что вся душа к тебе стремиласьИ каждый вздох к тебе летел.И вот конец моей дороги,И ты, овеяна весной,Опять со мной! Со мной! О боги!Чем заслужил я рай земной?
Но – ах! – лишь утро засияло,Угасли милые черты.О, как меня ты целовала,С какой тоской смотрела ты!Я встал, душа рвалась на части,И ты одна осталась вновь…И все ж любить – какое счастье!Какой восторг – твоя любовь![240]