Имеет смысл задержаться еще на одной рецензии, которую Гёте написал уже в Вецларе. Отталкиваясь от совершенно банальной, традиционной любовной истории, он рисует образ влюбленных, которые, по его мнению, действительно достойны того, чтобы появиться на страницах романа. Вот что он пишет:
«О гений отчизны! Сделай так, чтобы в самом ближайшем будущем на твоей земле родился и расцвел юноша, который был бы весел и полон сил, был бы лучшим другом и собеседником в своем кругу, славным и учтивым малым, пел бы самые радостные песни <…>, а лучшая танцовщица с восторгом протягивала бы ему руку <…>, и чтобы он нашел девушку, достойную его!
А когда, ведомый святыми чувствами, он покинет шумный свет и будет искать уединения, сделай так, чтобы, совершая свое паломничество, он встретил девушку, душа которой, вкупе с прелестным обликом, безмятежно росла, раскрывая свою доброту в тихом семейном кругу домашней деятельной любви. Всеобщая любимица, подруга, помощница матери, вторая мать в доме, чья неустанно любящая душа неудержимо влечет к себе сердце каждого, поэты, и мудрецы готовы у нее учиться, с восторгом глядя на прирожденную добродетель вкупе с довольством и красотой. Пусть в часы тихого одиночества она почувствует, что, несмотря на повсеместное присутствие любви, ей все же чего-то не хватает, не хватает сердца – молодого и теплого, как ее собственное, которое бы вместе с ней предчувствовало далекие, скрытые от глаз радости этого мира, живительное присутствие которого сопровождало бы ее в ее стремлении к сияющим горизонтам вечного содружества, непреходящего слияния, бессмертной любви.
Пусть эти двое найдут друг друга, и при первой же встрече в них зародится неясное и сильное предчувствие, что в другом воплощено высшее счастье и блаженство, и пусть они никогда не расстаются. <…> В его [юноши] песнях будет правда и живая красота, а не те яркие раздутые идеалы, что, подобно мыльным пузырям, наполняют сотни немецких песен.
Но есть ли такие девушки? И где нам искать такого юношу?»[356]
У рецензента есть основания полагать, что такая девушка и такой юноша действительно существуют. Юноша – это он сам, а девушка – Лотта Буфф.
В середине мая 1772 года Гёте приехал в Вецлар, чтобы записаться «практикантом» Имперской судебной палаты. Здесь он, как в свое время его отец, должен был набираться опыта, в первую очередь в сфере государственного и административного права. Имперская судебная палата была высшей судебной инстанцией, где разбирались все правовые конфликты между имперскими сословиями, а также жалобы подданных на своих господ. Уголовные дела здесь не рассматривались. Сам этот институт возник еще в 1495 году и находился сначала в Шпейере, а с конца XVII века – в Вецларе. Этот маленький городок с населением около 5000 человек буквально кишел судьями, прокурорами, адвокатами, посланниками и их подчиненными, советниками посольств и судебными приставами. Все они занимались своими запутанными делами, которым не видно было конца. Некоторые процессы в суде тянулись более ста лет. Предметом этих разбирательств были бенефиции, подати, налоги, земли и договоры аренды. Стороны пытались ускорить процесс или, наоборот, оттянуть принятие решения при помощи взяток. В суде процветала коррупция, и за пять лет до приезда Гёте были начаты проверки, что привело к еще большему увеличению армии чиновников. Летом 1772 года это коррупционное расследование по-прежнему продолжалось.
У практикантов при суде не было обязательной программы. Они могли рыться в судебных документах, благо выбор был огромен: 16 000 неоконченных дел громоздились на столах судебных служащих – непролазный юридический подлесок Священной Римской империи немецкой нации. В «Фаусте» в сцене разговора Мефистофеля со студентом Гёте подводит итог своим занятиям в Вецларе:
Гёте это поприще не интересовало. Он участвовал в нескольких слушаниях, сводившихся к тому, что судья зачитывал длинные малопонятные заявления и ответы сторон. Не успел Гёте появиться в Вецларе, как его новые знакомые стали подтрунивать над этим худощавым доктором с большими глазами, который, казалось, занимался всеми науками, кроме юриспруденции. Он сразу же прослыл эстетом и философом; о том, что он пишет рецензии, тоже вскоре стало известно. Секретарь посланника Вильгельм Иерузалем, чуть позже прославившийся своим самоубийством, был знаком с Гёте еще со студенческих лет в Лейпциге и презрительно называл его «франкфуртским газетным писакой»[358]. «Гёц» еще не был опубликован, но о нем тоже уже говорили, и в одном из обеденных обществ, где сотрапезники давали друг другу новые имена, Гёте получил прозвище Гёц Честный. В Вецларе Гёте тоже притягивал к себе людей, многие искали его общества. А как же иначе? Ведь он мог так увлекательно рассказывать о Гомере, Пиндаре, Оссиане и Шекспире и так красиво декламировать их стихи своим высоким голосом. Гёте вращался в кругу молодых юристов, адвокатов и секретарей посольств. Общество чиновников более высокого ранга и часто дворянского сословия его не привлекало. Среди своих новых друзей он сразу оказался в центре внимания. Секретарь посольства Ганновера Иоганн Кристиан Кестнер, жених Шарлотты Буфф, описывает сцену своего знакомства с Гёте летом 1772 года. Место действия – деревня Гарбенгейм, излюбленное место прогулок. «Там же, – пишет Кестнер, – я увидел его; он лежал на спине на траве под деревом, беседовал с некоторыми из тех, кто стоял вокруг, – с философом-эпикурейцем (великим гением фон Гуэ), философом-стоиком (фон Кильмансэгом) и чем-то средним между этими двумя (д-ром Кёнигом), и чувствовал себя превосходно»[359].