Он чувствует присутствие этого духа и в своем сердце. Впрочем, ему дух не открывает тайны потустороннего мира, а озаряет глубины его собственной души и внешний мир во всей его красоте. Этот дух дает ему чувство причастности к созидательным силам, одухотворяющим Вселенную, дает ему крылья, и временами он едва успевает за ним записывать.
Пророк или поэт? В конце концов Гёте выбирает поэзию. Настоящий поэт воодушевлен так же, как пророк, но, в отличие от него, не претендует на то, чтобы обращать других в истинную веру или играть роль рупора богов. И тем не менее: «Истинная поэзия возвещает о себе тем, что она, как мирское Евангелие, освобождает нас внутренней своей радостью и внешней прелестью от тяжкого земного бремени. Точно воздушный шар, она поднимает нас вместе с нашим балластом в горние сферы, и тогда, с высоты птичьего полета, нам становится видна сеть путаных земных дорог»[408].
Пророк, как и поэт, не может противиться власти своих озарений, дух овладевает ими, и они становятся медиумами – в этом заключается сходство между ними. Гёте, однако, ищет различие. Возможно, поэтическое вдохновение и пророческие видения проистекают из одного источника, но, в отличие от поэта, пророк хочет «распространять на других то божественное начало, которое в нем укрепилось». Пророку нужны последователи, он должен «встать вровень» с той «грубой мирской жизнью»[409], на которую хочет воздействовать. Эта необходимость делает его расчетливым, он отдаляется от своей изначальной боговдохновленности и начинает проявлять жестокость.
Предопределенную таким образом судьбу пророка молодой Гёте хотел изобразить в своей драме «Магомет», а параллельно он разделался в сатирических стихах и с другими сомнительными «пророками», отчасти выдуманными, отчасти списанными с реальных персонажей, такими как патер Брей или шарлатан Сатир.
Для пьесы «Магомет» Гёте задумывал патетический финал, в котором Магомет должен был предстать очищенным и просветленным. Что касается сатиры на пророков, то с ее помощью Гёте пытается оградить самого себя от возможных опасностей. Поэзия – то же пророчество, только в гомеопатических дозах. И когда Гёте, как он пишет в «Поэзии и правде», перекраивает под свой рост «одеяние титана»[410], то делает он это, чтобы изображать то, чем сам он не является.
Магомета (Магомеда – в старом написании) Гёте хотел показать как религиозного гения, которого озарение делает другим человеком и от которого при этом исходит такая сила, что окружающие его люди также преображаются. Он увлекает за собой каждого, с кем сталкивается на жизненном пути. В диалоге между дочерью Магомета Фатимой и зятем Али вдохновение предстает в образе стремительного потока: в него впадают все реки и ручьи, и в конце концов он сам выплескивается в море полноводной рекой. Однако преображение боговдохновленного основоположника новой религии – не единственная тема задуманной Гёте драмы. Снисходя до дел земных, взаимодействуя с обычными людьми и ввязываясь в земную борьбу за власть, Магомет теряет свою душевную чистоту. «Земное начало растет, ширится, – читаем мы в гётевском пересказе замысла пьесы, – божественное отступает и застилается мраком»[411]. Религия используется как предлог для захвата власти. Магомет не останавливается перед жестокостью. По его приказу убивают людей. Постепенно он теряет самого себя. В последнем, незавершенном, акте этой пьесы Магомет должен был очиститься и вернуться к истокам своего вдохновения. В своих воспоминаниях Гёте лаконично формулирует главную идею этой пьесы: «Мне хотелось наглядно изобразить, как гений силой своего характера и духа получает власть над людьми, чем он при этом обогащается и что теряет»[412].
Эту же тему Гёте, как уже говорилось выше, одновременно разрабатывает и в двух фарсах – в «Фастнахтшпиле о патере Брее» и комедии «Сатир, или Обожествленный леший». Здесь воздействие так называемых гениев и лжепророков показано с комической стороны.
Действие фастнахтшпиля не отличается изяществом. Попик Брей влезает в чужие дела, выдавая себя за пророка, хочет обратить людей в веру, а сам лишь преследует свои корыстные интересы и волочится за девушками. Леонора едва не попадается на его удочку. К счастью, вовремя возвращается ее жених – статный армейский капитан. Поп все успел перевернуть с ног на голову и поссорить всех вокруг, но капитан восстанавливает прежний порядок и отправляет сомнительного харизматика к свиньям. В заключительном монологе капитан высмеивает этого свинячьего проповедника, но за его смехом слышна серьезная критика автора в адрес церкви. Его волнует нечестивый союз между, казалось бы, высшими устремлениями и жаждой власти, в том числе и сексуальной, а также опасный соблазн пытаться распутать запутавшийся мир, потянув за одну лишь ниточку: