Выбрать главу

— Не бойся; я только попугаю ее.

— Отлично! Но не надо крови! Помни, что я сказал тебе: «Пуля, которая сразит ее, убьет сразу и графа».

— Будь спокоен.

Он удалился, не слушая меня. Я услышал шлепанье его ног по воде, потом увидел его высокую фигуру у выхода из ущелья, черную на синеватом фоне. Минут пять он стоял неподвижно. Я стоял, наклонясь и внимательно смотря на него. Он тихонько подходил ко мне. Когда он обернулся, я был в трех шагах от него.

— Тс! — сказал он с таинственным видом. — Смотри.

В расщелине скалы я увидел большой костер: огонь подымался золотыми спиралями к своду пещеры, а перед костром на корточках сидел человек, по костюму которого я узнал барона Циммер-Блудерика.

Он сидел неподвижно, опустив голову на руки. Сзади него лежал какой-то темный предмет; еще дальше почти терявшаяся во тьме лошадь смотрела на нас пристальным взглядом, подняв уши, широко раскрыв ноздри.

Я остановился, пораженный.

Каким образом очутился барон Циммер в такое время в этом уединенном месте?.. Зачем он здесь?.. Не заблудился ли он?..

Самые противоречивые предположения мелькали в моем уме; я не знал, на чем остановиться. Вдруг лошадь барона заржала.

При этом звуке ее хозяин поднял голову.

— Что с тобой, Доннер? — спросил он.

Потом он, в свою очередь, взглянул в нашу сторону широко раскрытыми глазами.

Это бледное лицо с резкими чертами, с тонкими губами, с густыми, сросшимися черными бровями, с глубокой перпендикулярной морщиной, пересекавшей лоб, возбудило бы во мне во всякое другое время чувство восхищения; но теперь мной овладела какая-то неописуемая тревога; я был полон беспокойства.

— Кто тут? — вдруг вскрикнул молодой человек.

— Я, господин барон, — ответил Гедеон, подходя к нему, — я— Спервер, рейткнехт графа Нидека…

Молния промелькнула в глазах барона, но ни один мускул не дрогнул. Он встал и накинул на плечи шубу. Я взял под уздцы лошадей и позвал собаку, которая вдруг начала печально выть.

На кого не нападает иногда суеверный страх? Мне стало страшно от жалобного воя Лиэверле; леденящая дрожь пробежала по всему моему телу.

Спервер и барон стояли в пятидесяти шагах друг от друга: первый, неподвижный, с карабином на плече, стоял посреди расщелины; второй — на площадке перед пещерой, высоко подняв голову, и гордым, властным взглядом смотрел на нас.

— Чего вы хотите? — спросил молодой человек задиристым тоном.

— Мы ищем одну женщину, — ответил старый браконьер, — женщину, которая ежегодно бродит вокруг Нидека; у нас есть приказание арестовать ее.

— Украла она что-нибудь?

— Нет.

— Убила кого-нибудь?

— Нет, господин барон.

— Так чего же вам надо? По какому праву преследуете вы ее?

Спервер вытянулся во весь рост и, устремив свои серые глаза на барона, проговорил со странной улыбкой:

— А по какому праву вы взяли ее? Ведь она там… я вижу ее в глубине пещеры. С какой стати вы вмешиваетесь в наши дела? Разве вы не знаете, что мы здесь на своей земле и имеем право судить все уголовные и гражданские дела?

Молодой человек побледнел.

— Я не обязал давать вам отчет, — грубым тоном проговорил он.

— Берегитесь, — сказал Спервер. — Я пришел к вам с мирными, дружелюбными намерениями. Я действую от имени господина Иери-Ганса, я в своем праве, а вы дурно отвечаете мне.

— Ваше право! — с горькой улыбкой сказал молодой человек. — Не говорите о своем праве — вы принудите меня говорить о моем…

— Ну, так говорите! — крикнул старый браконьер, большой нос которого шевелился от гнева.

— Нет, — ответил барон, — я ничего не скажу, и вы не войдете сюда.

— Это мы посмотрим, — сказал Спервер, направляясь к пещере.

Молодой человек вынул охотничий нож. Видя это, я хотел броситься между ними. К несчастью, собака, которую я держал на привязи, вырвалась и опрокинула меня на землю. Я считал барона погибшим. Но в ту же минуту из глубины пещеры раздался дикий крик, и, поднявшись, я увидел перед костром старуху. Одежда ее была вся в лохмотьях; голова откинута назад, волосы развевались по плечам. Она подымала свои длинные, худые руки к небу и испускала зловещий вой, похожий на жалобный вой волка в холодные зимние ночи, когда он корчится от холода.

Никогда в жизни я не видел ничего ужаснее. Спервер как бы окаменел, стоя неподвижно, с устремленными глазами, с открытым ртом. Сама собака остановилась на несколько секунд при этом неожиданном зрелище; но вдруг она согнула ощетинившуюся спину и бросилась вперед с нетерпеливым ворчанием. Я вздрогнул. Площадка пещеры подымалась на восемь-десять футов от земли; не будь ничего, Лиэверле был бы на ней одним скачком. Я до сих пор слышу, как он перескакивает через покрытые инеем кусты, вижу, как барон становится перед старухой с раздирающим душу криком: