Но что придавало особенное историческое значение зале архивов — это фамильные портреты, занимавшие целую стену старинной библиотеки. Тут были все — мужчины и женщины, начиная с Гюга-Волка до Иери-Ганса, нынешнего хозяина замка; начиная от грубого наброска варварских времен до совершенного творения самых знаменитых художников.
Понятно, что мой взгляд направился в эту сторону.
Гюг 1-й, лысый, казалось, смотрел на меня, как смотрит волк в лесу. Серые, налитые кровью глаза, рыжая борода, большие волосатые уши придавали ему свирепый вид, наводивший на меня страх.
Рядом с ним, словно ягненок рядом с хищным зверем, портрет молодой женщины с нежными, грустными глазами, с высоким лбом, со сложенными на груди руками, держащими молитвенник, с густыми, белокурыми, шелковистыми волосами, окружавшими золотым ореолом бледное лицо, привлекшее мое внимание сильным сходством с Одиль Ни дек.
Нельзя представить себе ничего более нежного и очаровательного, тем эта старинная картина с несколько жесткими и сухими контурами, но восхитительная по своей наивности.
В продолжение нескольких минут я смотрел на нее, но потом мое внимание было привлечено портретом другой женщины, висевшим рядом. Представьте себе вестготский тин в его первоначальной чистоте: широкий и низкий лоб, желтые глаза, выдающиеся скулы, рыжие волосы, орлиный нос.
— Как эта женщина должна была подходить к Гюгу, — подумал я про себя.
Я стал рассматривать ее костюм; он соответствовал энергичному выражению лица; правая рука женщины опиралась на меч; железные латы сжимали талию.
Трудно было бы описать размышления, которые волновали меня при виде этих трех лиц; мой взор переходил от одного к другому с странным любопытством. Я не мог оторваться от портретов.
Спервер остановился на пороге библиотеки и издал резкий свист. Кнапвурст, не трогаясь с места, смотрел на него с высоты лестницы.
— Это ты меня высвистываешь как собаку? — спросил гном.
— Да, злая крыса, я делаю это в твою честь.
— Слушай, Спервер, — тоном величайшего презрения проговорил Кнапвурст, — что ты ни делай, ты не можешь достигнуть до высоты моего башмака. Попробуй-ка, — прибавил он, подымая ногу.
— А если я подымусь по лестнице?
— Я хвачу тебя этим томом.
Гедеон рассмеялся.
— Не сердись, горбун, не сердись, — сказал он. — Я не желаю тебе зла; напротив, я чувствую уважение к твоим познаниям. Но что ты делаешь так рано с лампой, черт возьми? Можно подумать, что ты провел тут ночь.
— Это правда; я провел ее за чтением.
— Разве дни недостаточно длинны для тебя?
— Нет; меня занимает важный вопрос; я засну только после того, как разрешу его.
— Черт возьми! А что это за вопрос?
— Я хочу узнать, при каких обстоятельствах Людвиг Нидек нашел моего предка, Отто Карлика, в Тюрингенских лесах. Знаешь, Спервер, мой предок Отто был ростом в локоть — приблизительно в полтора фута. Он очаровывал свет своим умом и с почетом фигурировал на коронации герцога Рудольфа. Граф Людвиг спрятал его внутри жареного павлина, поданного на стол целиком в перьях и с хвостом; это было одно из самых лучших блюд того времени наравне с маленькими поросятами, наполовину вызолоченными и посеребренными. Во время пира Отто распускал хвост павлина и все вельможи, придворные и важные дамы удивлялись остроумному механизму. Наконец, Отто вышел со шпагой в руке и закричал громким голосом: «Да здравствует герцог Рудольф!» — и вся зала повторила это восклицание. Бернгард Гертцог упоминает об этом случае, но не говорит, откуда явился этот карлик, был ли он высокого или низкого происхождения; последнее, впрочем, маловероятно: у простых людей не бывает такого ума.
Гордость такого маленького человечка поразила меня; но крайнее любопытство заставляло меня щадить его: только он мог дать мне некоторые разъяснения насчет двух портретов, висевших справа от портрета Гюга.
— Господин Кнапвурст, — сказал я почтительным тоном, — не будете ли вы так любезны, не разъясните ли мне одно сомнение?
Польщенный моей вежливостью человечек ответил:
— Говорите, сударь; если дело касается хроник, — я готов удовлетворить вас. Остальное не интересует меня.
— Вот именно; я хотел бы узнать, кто изображен на втором и на третьем портрете вашей галереи?
— А! — сказал Кнапвурст, и лицо его оживилось. — Вы говорите о Гедвиге и Гульдине — двух женах Гюга?
Он положил на место том и сошел с лестницы, чтобы на свободе поговорить со мною. Глаза его блестели; видно было, что тщеславие одолевало его; он радовался, что может выказать свои познания.
Он подошел ко мне и поклонился с важным видом. Спервер стоял за нами, очень довольный, что может показать мне индексного карлика. Несмотря на то, что, по его мнению, Кнапвурст приносил несчастье, старый браконьер уважал его ученость и восхвалял ее.
— Сударь, — сказал Кнапвурст, протягивая свою длинную желтую руку к портретам. — Гюг фон Нидек, первый из своего рода, женился в 832 году на Гедвиге фон Лютцельбург, которая принесла ему в приданое графства Гиромани, Верхний Барр, замки Геральдзек, Тейфельгорн и другие. Гюг-Волк не имел детей от этой первой жены, которая умерла очень молодой в 837 году по Рождеству Христову. Гюг завладел наследством жены и не хотел отдавать его. Произошли страшные битвы между ним и его свояками. Его другая жена — та, что в латах, Гульдина, — помогала ему советами. Это была очень мужественная женщина. Неизвестно, откуда она появилась и к какой фамилии принадлежала; но это не помешало ей спасти Гюга, захваченного в плен Францем фон Лютцельбургом. Он должен был быть повешен в тот же день и уже протянули железный прут между стенными зубцами, как вдруг Гульдина, во главе вассалов графа, которых она увлекла за собой своей храбростью, овладела подземным выходом из замка, спасла Гюга и вместо него велела повесить Франца. Гюг-Волк женился на этой своей второй жене в 842 году; от нее он имел трех детей.
— Итак, — задумчиво проговорил я, — первую из жен звали Гедвигой и потомки Нидека не имеют никакого отношения к ней?
— Никакого.
— Вы вполне уверены в этом?
— Я могу показать вам их генеалогическое древо. У Гедвиги не было детей; у Гульдины, второй жены, было трое.
— Это удивительно!
— Почему?
— Мне казалось, что я заметил некоторое сходство…
— Ах, сходство, сходство, — с резким смехом сказал Кнапвурст. — Вот, взгляните, видите вы эту табакерку из самшитового дерева рядом с большой борзой собакой; на ней представлен мой прадед Ганс Вурст. Нос у него похож на гасильник; подбородок — калошей; у меня нос курносый, а рот приятный; разве это мешает мне быть его внуком?
— Нет, конечно.
— Ну вот, то же и у Нидеков. Я не говорю, что черты лица у кого-нибудь из них не могут походить на черты лица Гедвиги, но родоначальница их — Гульдина. Взгляните на генеалогическое древо, сударь, взгляните.
Кнапвурст и я расстались лучшими друзьями на свете.
«Все равно, — говорил я себе, — сходство существует… Приписать ли это случаю?.. Случай… что это такое в сущности? Бессмыслица, то, чего не может объяснить человек. Должно быть что-нибудь иное».
Я задумчиво следовал за моим другом Спервером, который продолжал идти по коридору. Портрет Гедвиги, ее простой, наивный образ смешивался в моем уме с образом молодой графини.
Вдруг Гедеон остановился; я поднял глаза; мы находились перед комнатой графа.
— Входи, Фриц, — сказал он мне. — Я пойду давать корм собакам; когда нет хозяина, слуги распускаются; я скоро приду за тобой.
Я вошел; мне больше хотелось видеть графиню Одиль, чем графа; я упрекал себя за это, но нельзя насильно заставить себя интересоваться чем-нибудь. Каково было мое удивление, когда в полутьме алькова я увидел хозяина замка, который, приподнявшись на локте, смотрел на меня с глубоким вниманием. Я так не ожидал этого взгляда, что совершенно потерялся.