В апреле он ненадолго приезжает в Париж, чтобы записаться на лекции (это необходимо делать каждый семестр), навещает Эрнеста Шевалье, поглядывает на проституток, расположившихся между улицей Грамон и улицей Ришелье, затем возвращается в Руан и с отвращением погружается в учебу. «Ты просишь писать тебе длинные письма, а я не могу этого делать, – пишет он вновь Эрнесту Шевалье. – Право убивает меня, изматывает, приводит в полное расстройство; я не в состоянии его осилить. Просидев битых три часа над кодексом, в котором ничегошеньки не понял, я уже ни на что не гожусь, я готов покончить с собой (что было бы очень досадно, ибо я подаю большие надежды)».[40] Чтобы отдохнуть, он каждый день по совету отца ходит плавать в Сене. В конце июня он едет в Париж для того, чтобы уладить дела на факультете. Так заведено, что студенты, изучающие право, могут не посещать лекции, однако обязаны прийти сдавать экзамен, лишь получив аттестат у преподавателя, студентами которого являются. Флобер не сомневается в том, что получит необходимый документ, и между тем много работает, готовясь к испытанию, назначенному на 20 августа. В перерывах между зубрежкой он фланирует по Парижу и скучает. «Если бы ты знала, как летом скучно в Париже, как вспоминаются деревья и море, то почувствовала бы себя еще более счастливой, – пишет он своей сестре Каролине, которая живет с родителями в Трувиле. – Я дважды уже ходил в школу плавания. И пожимал от сожаления плечами. Чушь! В грязной воде плескаются забавные малыши или глупые старики. Там не было ни одного достойного хотя бы посмотреть, как я плаваю».[41] И некоторое время спустя ей же: «Думаю, что теперь смогу пойти (на экзамен) в конце августа, и надеюсь на некоторый успех, дело мое начинает понемногу проясняться… Я работаю в поте лица и вечером ложусь спать довольный, точно слон, который хорошо поработал, или как тупица, пальцы которого устали писать, а голова отяжелела оттого, что он собирался в нее втиснуть».[42]
Несмотря на усердие, шансы сдать в августе экзамены оказываются неожиданно под угрозой. Преподаватель гражданского права господин Удо, «кретин», решил выдавать аттестаты только тем студентам, которые представят конспекты, сделанные во время его лекций. Флобер, у которого нет записей, собирается позаимствовать их у товарищей. «Только, – говорит он сестре, – это вряд ли поможет… Если он (господин Удо) заметит, что они (тетради) не мои или что они велись неудовлетворительно, мне придется пересдавать экзамен в ноябре или декабре, а в этом очень мало радости, поскольку хотелось бы покончить все разом».[43] Именно так и происходит. Несмотря на старания, Флоберу не удается получить аттестат, он должен смириться с тем, что предстанет на экзамене еще раз в декабре. Разочарованный, он собирает чемоданы, садится в дилижанс и едет к семье в Трувиль. Там предается любовным воспоминаниям, дышит соленым воздухом и целыми днями бездельничает. «Я встаю в восемь, завтракаю, курю, плаваю, обедаю, курю, нежусь на солнышке, ужинаю, снова курю и ложусь снова спать, чтобы опять обедать, курить, завтракать»,[44] – пишет он Эрнесту Шевалье.
По возвращении в Париж в декабре месяце после короткой поездки в Руан он находит небольшую квартиру в доме № 19 по улице л’Эст. Жилье стоит 300 франков в год, за 200 франков он покупает мебель. Его товарищ Амар помогает ему устроиться на новом месте. Вскоре он возобновляет дружеские отношения с Гертрудой и Генриеттой Коллье, теми двумя юными англичанками, с которыми он познакомился в Трувиле, и их братом Эбером. Время от времени он ходит к ним ужинать и остается с больной Генриеттой, которая не встает с кровати или канапе. Развлекаться удается редко. «Вот моя жизнь, – рассказывает он сестре. – Я встаю в восемь, иду на лекции, возвращаюсь и скромно обедаю; затем учусь до пяти вечера – времени ужина; около шести возвращаюсь в свою комнату и отдыхаю до полуночи или до часу ночи. Едва ли раз в неделю я перебираюсь на другой берег, чтобы навестить наших друзей (семью Коллье)… Я договорился с одним трактирщиком в нашем квартале, который будет меня кормить. И оплатил уже тридцать ужинов, если это можно назвать ужинами… Я побил всех местных любителей по скорости поглощения пищи. Я принимаю сосредоточенный, мрачный и в то же время непринужденный вид, а когда оказываюсь на улице, то от души веселюсь».[45] Само собой разумеется, он возмущен стилем гражданского кодекса, который вынужден заучивать целыми параграфами: «Господа, писавшие его, немногим пожертвовали во славу Граций. Они создали нечто столь сухое, столь жесткое, столь вонючее и столь непроходимо мещанское, что очень похоже на те деревянные школьные скамьи, на которых мы протираем штаны, слушая его объяснение».[46]
В декабре Флобер так угнетен, что спешно бежит в Руан, надеясь воспрянуть духом и посоветовав прежде Каролине и матери встретить его в добром расположении духа: «Мучайтесь столько, сколько хотите, от поясницы, головы и отмороженных мест или уколов, от чего бы то ни было (по мне, правда говоря, все равно), но делайте это так, чтобы при мне дома был покой… Отдых рядом с вами будет полезен мне по разным причинам…»[47] Он так соскучился по своей дорогой, по-прежнему не очень здоровой Каролине, нежной наперснице его забав, по грустной, сдержанной, одетой в черное матери и, наконец, по отцу, которым восхищается, но который, кажется, не понимает его.
Немного оттаяв в семейной атмосфере, он возвращается в Париж как раз ко времени сдачи экзамена за первый курс факультета права. Испытание, состоявшееся 28 декабря 1842 года, оказалось успешным. Несмотря на презрение к любому признанию, он горд тем, что одержал эту победу. Главным образом из-за родителей, которые не верят в его литературное призвание и все свои надежды связывают с достижением достойного и обеспеченного социального положения. Отныне ему необходимо запастись мужеством для того, чтобы продолжить учебу. Однако от учебников по праву его отвлекает более волнующая работа. Он начал писать что-то вроде автобиографического романа – «Ноябрь», который вдохновлен «Вертером» Гете, «Рене» Шатобриана и «Исповедью сына века» Мюссе. Сочетая автобиографию с вымыслом, он рассказывает в нем о безнадежном отчаянии, смутных желаниях, презрении к миру, стремлении к небытию, навязчивой идее самоубийства, которые переживает восемнадцатилетний юноша, похожий на него как две капли воды. Он сгорает от любви, испытывая необходимость раствориться в женском теле. И встречает Марию – в его реальной жизни как раз та самая Элади Фуко. И вот оно – опьянение от первого обладания. Марсельский эпизод рассказан здесь с точностью, которая передает чувства изумления и благодарности. Однако после краткой связи герой «Ноября» исчезает, сформулировав себе странную мысль: «Вот это и значит – любить! Вот это и значит – женщина! Почему же, боже правый, мы продолжаем желать, когда сыты? Ради чего столько чаяний и столько разочарований? Почему человеческое сердце столь велико, а жизнь так коротка? Бывали дни, когда ему не хватило бы даже любви ангелов, и он в одночасье уставал от всех ласк земных». И немного далее: «Почему я так спешил бежать от нее? Неужели я ее уже любил?» Эта боязнь физической привязанности к человеку весьма характерна для Флобера. Он не может находиться в постоянной зависимости от связи. Он не хочет быть рабом какой бы то ни было страсти. К тому же у него есть его чистая любовь к Элизе Шлезингер. Это трепетное, почти мистическое чувство он пронесет через всю жизнь. Ни одному сексуальному приключению не суждено будет поколебать надолго его власть.