«А...», — заикнулся было я, но тут же согнулся пополам, хватая ртом воздух. Крыса при этом «храбро» перебралась с моего плеча во внутренний карман куртки и уцепилась всеми четырьмя лапками, чтобы не выпасть обратно в мир. Предчувствие не обмануло — Босяк ударил быстро и больно, не рассусоливая. Что самое обидное: я даже не успел заметить движения мура в мою сторону, чтобы поставить какой-никакой, но блок. А вот «наплечная совесть» не только сумела сориентироваться после удара, но уже дёрнулась в сторону кармана, когда Босяк начал движение.
— Побуянил и будет. Новичка не порть! Иди лучше проконтролируй баранов своих, убьют кого ещё, — со старческим брюзжанием заметил Жало. — А ты, — повернулся он в мою сторону, — сдай оружейнику рацию и готовься.
— К чему? — удивлённо спросил я.
— Потом узнаешь, — с улыбкой пообещал пахан и побрёл с крыльца навстречу делегации внешников.
«Хм...», — хмыкнул я мысленно, погладил крысу, выбравшуюся из кармана и переползшую на плечо. Вернулся к оружейнику в подвал. Тот занимался калибровкой какого-то непонятного ствола, похожего на Калашников внешне, но использующее крупный калибр.
Немного понаблюдав за работой оружейника, постучал в дверной косяк и спустился с лестницы.
— Здорово! — немного рассеяно поприветствовал оружейник. — С чем пришёл?
— Да так, Жало сказал рацию тебе вернуть, — ответил я, освобождая свою спину от заметно потяжелевшей рации.
— А, понятно. Поставь в тот угол напротив лестницы, — Толстяк сделал неопределённый пасс рукой в сторону угла с разным барахлом. И вернулся к шаманству над стволом.
— Сделано! — отчитался я на выдохе.
— Молодец. Возьми с полки пирожок, — не отрываясь от дела, пробурчал оружейник.
Смотря на его работу, я подумал: «А есть ли такие дары, которые позволяют понять оружие? Надо будет, при случае, у знахаря спросить...». Закинув моментально полегчавший рюкзак на плечо, я вышел из подвала, чтобы прямо там и замереть.
На площадке за домом, метрах в ста от входа в подвал, внешники вместе с мурами спешно разворачивали... А как это назвать? Я даже не знаю...
Задумчиво почесал затылок, пытаясь вспомнить подходящее определение под то, что разворачивали в основном муры.
Они готовили площадку, границы которой ограничивались колышками с натянутой в три ряда, острой даже на вид, леской. Спешно вытаптывали траву и подносили мешки с песком.
Суть затеи я понял почти сразу, вернее сказать, далеко не сразу, когда утоптанная площадь с песком стала на две трети больше, чем весь ринг. Причём работали муры сами, не привлекая «мясо».
Объяснение такому поведению нашлось, когда это самое «мясо» выгнали на песок и построили в шеренгу.
Я подошёл ближе к площадке. Не то чтобы мне хотелось смотреть на забитых, перепуганных и отчаявшихся людей, но любопытство пересиливало жалость, злость и, что самое странное, отвращение.
При взгляде на измучанных оборванцев, живущих сейчас только благодаря живчику, я испытывал злость, не на муров и не на мир, как это было раньше.
Мир тут был ни при чём. Он безразличен ко всем. Одни успевают приспособиться, другие — нет. Вторые становятся кормом мутантов, топливом для их эволюции, донорами органов или безвольными куклами, которые сделают всё ради ещё одной дозы спека.
Муры тоже — они лишь пользуются теми возможностями, что предоставляет мир, не считаясь с моралью, но где она, эта мораль? Она размыта, границы её непрочны и в любой момент могут обрушиться под натиском обстоятельств. В среде муров я уже начинаю презирать и ненавидеть более слабых, не сумевших адаптироваться к переменившимся условиям. Среди более порядочных рейдеров (если они есть) я стану более сдержанным, хоть это и будет трудно.
Получается, что виноваты сами люди, точнее, виновато «мясо». Их построили на песке, под светом двух прожекторов, большинство бедняг сразу прижались к друг дружке, как бы ища защиты за спинами товарищей по несчастью. Но не они вызывают у меня отвращения, скорее, жалость. Злился я, на своих... коллег, что ли? Так что же вызвало такое острое чувство неприязни, перетёкшее в отвращение?
Ещё раз смерил всех внутри площадки презрительным взглядом, чтобы найти ответ на свой вопрос. Взгляд зацепился за тройку отдельно стоящих мужчин. Крепко сбитые, но без «явных» мышц. На голых торсах один сплошной синяк, как и на лице. Однако, несмотря на все побои, мужчины смотрели на муров с нескрываемой злобой. Именно совокупность внешности и несломленности вызвали отвращение, тогда как в прошлом я бы только восхитился этими парнями. Но судьба распорядилась по-другому, и теперь я стоял на противоположной стороне и испытывал все чувства, которые испытывают, глядя на врага.