Опустился на колени, завёл руки за спину. Седой кивком головы и несколькими словами объяснил Босяку, как со мной поступить. Я видел, как открывался его рот, но не слышал звуков.
Босяк с опаской, постоянно держа меня на мушке, подошёл и несильно ткнул стволом. Я встал, хотел было знаками объяснить, что ничего не слышу, но только попытался вывести из-за спины руки — тычок автоматом стал гораздо ощутимее и больнее.
«Понятно. Страх движет ими. Я бы тоже боялся, если бы у меня на глазах двух человек порвали голыми руками».
Босяк довёл меня до кабинета Коновала. Там бывалый, почти что легендарный знахарь, как только не проводил мой осмотр, разве что проктологические и урологические услуги не оказал. Однако, благодаря всем лечебным манипуляциям я вновь смог слышать.
Первое, что я услышал: «Херовы твои дела, парень, очень херовы», — от Босяка. Кивнул головой, мол слышу и понимаю, что явно не сахар.
— Пока что в одиночной камере посиди без живчика, еды и воды, как ломать начнёт — стучи в дверь. Посмотрим, накормим, напоим и, может быть, поговорим, — сказал новый капо и оставил меня в «одиночке». Наедине со своими мыслями и прошлым.
Глава 10
А вспомнить было что, тем более, этот приступ агрессии заставил заглянуть внутрь себя. Открыть, так сказать, «Ящик Пандоры». Или, наоборот, закрыть случайно отщёлкнувший замок?
Чтобы разобраться в этом вопросе, времени у меня имелось предостаточно. Да и чем ещё, как не самокопанием и рефлексией заниматься в одиночной камере без еды, воды и ясных перспектив на будущее?
Для начала, наверное, следует объяснить, что это вообще было такое в баре? Потому как под обычное определение «вспышка агрессии» произошедшее там подходит, только если натянуть это определение на сову, а её саму — на глобус.
Дабы объяснить, что это за феномен, психологи и психиатры из моего родного мира очень долго сверяли мой психологический портрет со всеми трактатами их многогранной науки. Когда это не принесло хоть сколь-нибудь заметного результата в комплексе процедур «возвращения» меня к нормальной жизни — люди в белых халатах перешли к более радикальным методам.
Таким, как переселение моей бренной тушки в предовощном состоянии в комнату с мягкими стенами и последующим переходом от ввода стимулирующих нервную систему препаратов внутривенно и внутримышечно к полноценной нейростимуляции мозга с помощью тока, разных токсинов и всего того, что официально запрещено женевской конвенцией.
Сам до сих пор задаюсь вопросом: а как я выжил вообще? Ни один человек, даже самый сильный и здоровый, находясь в моём тогдашнем состоянии овоща, который и понимал-то всё с трудом и заметным опозданием, стопроцентно отдал бы своему Богу душу.
Однако же выжил...
Моё «возвращение» в мир началось с того же, с чего и отплытие из него. Меня всё достало! Вялые нейроны в моём мозгу сложились в одну простую мысль, когда их в очередной простимулировали током: «Как же вы все меня заманали!», а так как моё состояние курировалось на мониторах во время эксперимента, то умный компьютер декодировал послание и вывел учёным на мониторы. Причём декодировал правильно, со всей эмоциональной глубиной, подчёркнутой шрифтами и самой фразой на пяти языках мира, со всеми вариантами этого «заманали».
Поражённые столь чёткой мыслью впервые за три месяца бесплодных экспериментов, учёные не сразу заметили, что подопытный порвал ремни, удерживающие его, и целенаправленно бьёт зеркало, за обратной стороной которого и находилась контрольная комната.
Что самое удивительное, та вспышка гнева отложилась у меня в голове до мельчайших подробностей. Начиная окружающей обстановкой и кончая болевыми ощущениями от прохождения сквозь выбитое бронестекло.
Помню лицо лидера группы учёных. Ту гримасу ужаса и отвращения. Как потом выяснилось, ужас и отвращение были направлены не в мою сторону, но в сторону того, что я из себя представлял. Весь в осколках и крови, с животной яростью во взгляде. Спросил только одно:
— Почему вы это продолжаете? Почему не эвтаназия? Мои родители дали согласие, я знаю, слышал ваш разговор.
— Понимаете ли, — взяв себя в руки, задушевно начал док, — официально вы мертвы.
«... официально вы мертвы», — три слова, смысл которых доходит до меня сразу. Кулак влетает в челюсть молодому светилу русской науки в области психиатрии, нейролингвистики и ещё пары областей, названия которых уже вымылись из моей памяти. Но всё же решаюсь уточнить:
— В смысле: мёртв?
— Карл Альбертович имел в виду то, что вы по документам мертвы, — поспешил разъяснить помощник учёного. — Ваши родители уже захоронили тело с помощью кремации и развеяли ваш, я извиняюсь, прах.