— Чего вам?
— Тьфу, блять! — два оборота ключей в замочной скважине. — Глаза закрой, отвык от света — ударит по глазам!
Решил послушать мудрого в этих делах визитёра, его голос я узнал почти сразу. Массивная стальная (или железная, никогда не разбирался в различиях металлов) дверь скрипнула, а в голове пронеслась мысль: «Почему в таких местах не смазывают петли?», — обдумать которую я не успел. Гвоздь нарушил молчание прежде:
— Открывай. Пайку принесли. Как-никак третий день сидишь — решили коллективным разумом сжалиться. Я уж подумать успел, что ты всё, остываешь.
— Погоди, — не поверил своим ушам, решив переспросить, — третий день, точно?
— Ага. Не говори. В таких камерах часы неделями бывают. На собственном опыте знаю, — заявил он, опустившись на корточки и поставив поднос с кашей на пол, после чего отошёл за дверь.
Удивительно, но вместе с тарелкой мне вручили ложку, не став издеваться над поломанной куклой и ломать её ещё дальше.
— Благодарствую, — ответил по-сидельски, так сказать. — Да нет, — поспешил объяснить свой вопрос. — Я почему уточнил, мне казалось, только ночь и что в окне брезжит лучик восхода. Видимо, слишком глубоко ушёл в себя... — принялся механически поглощать кашу, надо ли говорить, что после всего есть не хотелось совершенно.
Но, что я бы не говорил, а организм иммунного — целый комплекс. Очень сложный комплекс, который постоянно требует подпитки, иначе почему за целых два дня мой мочевой пузырь не переполнился? Только если почти все жидкости пошли в дело. Поэтому сейчас с незаметным для Гвоздя усердием запихивал в себя достаточно вкусную кашу.
Такую же, какую ел, когда только-только прибыл сюда и сразу угодил в больничное крыло к Коновалу. Видимо, у Седого на кормёжке мяса и прочих недееспособных, но нужных, стоит отдельный повар.
Гвоздь же просто стоял в проходе и молча смотрел, как я поглощаю холодную, но питательную, пищу. Дабы не есть в тишине и не чувствовать дискомфорт, задал, наверное, самый волнующий меня на момент вопрос:
— Что там по моей судьбе решили?
— Ничего, — спокойно ответил бывалый мур. — Такие как ты — редки, но не уникальны. Тем более, как Седой с Босяком поняли, ты эти вспышки агрессии контролировать не умеешь?
— Нет. Умею подавлять. Сигареты — вот моё успокоительное. Но я скажу, что тогда бы вечером оно не помогло. Зверю нужно было «утолить жажду», — как бы рассуждая сам с собой, ответил ему, облизывая ложку. — Ну что? Ещё раз благодарствую. Отдельное мерси повару — каша его много лучше той бурды, которую обычно дают в таких заведениях, — позволил себе улыбнуться, поставив тарелку с ложкой на поднос.
— Передам, — не то, что пообещал, скорее, ответил, Гвоздь.
Как закрывается дверь, и пропадает яркий свет от электрической лампы, смотреть не стал. Вместо этого принялся изучать особенности своего нового временного обиталища. Прикидывая, в какой угол лучше справить нужду. Ведь вынырнув из глубины собственных мыслей, почувствовал, как усиленно организм начинает перерабатывать пищу в энергию и отходы.
Вот как попривлекательнее описать одиночную камеру? «Да никак», — усмехнулся у себя в голове. «Ну, если никак, то хотя бы схематично?», — спросил самого себя, уже делая пометки и вышагивая расстояние от стены до стены.
Классическая одиночная камера. Три метра в ширину — вдвоём уже не разойтись, да и матрац тут один. Пять метров в длину. Видимо для того, чтобы клаустрофобия у обитателя этих покоев развивалась постепенно.
Пока практически измерял расстояние от угла до угла, заметил пометки обитателей прошлого. «Герои ушедших эпох», — усмехался и читал: «Пометка для Зубра: никогда не играй в карты на желание с Лохматым». Таких пометок, сообщений, просто каракулей, не несущих никакой смысловой нагрузки, насчитал больше, чем много. На второй тысяче сбился, честно сказать, потому что прочитал следующее:
«Ковырять стену вилками — это одно. А вот вы пробовали чистить вилкой унитаз? Он ещё, блять, скрипит так, противно „щик-щик-щик“, а начальник смены лютый, сука, за то, что не вычистил унитазы — отправил сюда. Пишу для потомков и обращаюсь к тебе, о читающий эти строки. Возможно ты, как и я, загремел сюда из-за нежелания чистить унитаз вилкой, а может быть и так, что твоя причина многим серьёзнее моей и, читая эти строки, ты смеёшься про себя. Что ж, тогда помяни добрым словом Братишку. Удачи тебе, когда бы ты не был здесь», — с самого начала записки меня пробило на смех, к середине я уже начал сочувствовать бедному сидельцу, а к концу и вовсе растрогался так, что пустил бы слезу, если бы таковая имелась.