— Босс, я... — пытается оправдаться он, но резко теряет мысль и отключается.
Ему ещё хватает пива, чтоб напиться. Как странна жизнь в Улье! Вроде человек скоро на третий год здесь пойдёт, а я уже по личной силе оставил его далеко позади. Элита из элит. Специально взращены, чтобы выполнять самую сложную, грязную и подчас невыполнимую работу. «Ну ничего, скоро мы это изменим и будем гулять в этом баре, как хозяева!».
Никого из нас пиво, да и иные крепкие напитки, уже не брало. Поэтому мы, каждый в глубине души, немного завидовали Алику и подтрунивали над ним. Расслабиться получалось только через хорошую драку, но какая драка на трезвую голову?
Поэтому второй час мы просто сидели и пили, и пели, периодически передавая друг другу гитару и подшучивая так, чтобы поняли только мы. Песни в основном исполнял Бык, репертуар которого, казалось, вообще нисколько не ограничен, и он может спеть, о чём ни попроси!
Он затягивал и «Ворона», и «Стон Любви», и то, что, казалось, принадлежит только мне, ибо осталось только в моей голове.
— Алик? — пытаюсь растормошить его за плечо. — Алик? — не дождавшись хоть какого-нибудь звука, решаю плюнуть на это гиблое дело и беру в руки гитару.
Пробное «трунь» и перенастройка колок в пятый раз за вечер. Все в баре вновь смотрят в сторону нашего столика, чем пользуется предприимчивый игрок, который выглядит слегка помятым, но очень весёлым. Благодаря тому, что мы ему помогаем — выручка идёт особенно хорошо.
Алчи, Алчи, что ж ты мальчик,
Где так долго пропадал?
Первые строчки идут прерывисто, словно навзрыд, и вот уже с третьей мне подпевает Бык:
Видишь, Алчи, мама плачет,
Где ж ты, милый, пропадал?
Не удержавшись, пускаю слезу. Разом перед глазами предстаёт матушка, которая в старших классах всё время ждала меня из школы.
Отчего ты смотришь вправо?Почему ты дышишь в нос?От тебя табачный запахКрепких взрослых папирос.
С трудом допеваю вторую четверть песни, срываясь на крик. Никогда прежде воспоминания о доме не приходили так неожиданно и не были столь яркими. Наверное, потому что именно здесь, в этом баре, взяв в руки гитару, я впервые смог расслабиться по-настоящему. Не утолить жажду крови, не напиться до потери пульса, чтобы завтра чумная башка заботила больше всего, а именно расслабиться.
У тебя в кармане рюмка,У тебя в ботинке нож,Ты растрепан, неопрятен,На кого же ты похож?
Бык продолжает петь, а я уже не могу, лишь пальцы, как в старые времена, ловко перебирают струны.
Отчего тебя качает?Почему ты все молчишь?
Закрыл глаза, полностью отдавшись этому чувству, и услышал голос Босяка.
Мама, мастер дядя КоляЖдет давно меня внизу.Вот те ножик, вот те спички,Я на работу выхожу.
И вспоминаю, как часто именно этими строчками отвечал матери. У нас вся жизнь была словно по грустным романсам прошлых лет, тогда как отец в большей степени пил, нежили жил и лишь в краткие моменты просветления занимался моим воспитанием. Говорил: «Никогда не будь, как я. Синька — чмо», — но во время таких нотации я жевал жвачку, перебивая запах сигарет и пива.
Алчи-алчи, что ж ты, мальчик,Где так долго пропадал?[1]
Последний аккорд и громкий выдох. «Прости, Мама!».
В баре на долгую минуту воцарилась тишина, даже картёжник перестал «тулить» карты под себя. На лицах у всех отразилась печаль, понимание... но что-то всё-таки нарушало эту практически идеальную картину.
Прислушавшись понял: сзади меня бармен с кем-то шептался, оставшись единственным источником звуков в зале. Стоило только мне это понять, как он громко кашлянул в кулак, объявив:
— Вся выпивка для столика с гитарой сегодняшним вечером за счёт заведения! — легко и приветливо мне улыбнулся, жестом предлагая подойти и выбрать напиток себе по душе.
Взгляд упал на безумно дорогую, даже по расценкам нищей Венеции, бутылку коньяка. Жидкость внутри переливалась на свету всеми оттенками коричневого, в зависимости от того, под каким углом посмотреть на прозрачный гранёный сосуд.
— Вот этот напиток, пожалуй! — указываю пальцем на бутылку.
— Хм, а у вас неплохой вкус, — оценил бармен, снимая красавицу с полки.
— Согласна с хозяином этого места, — рядом со мной подсела девушка лет двадцати двух на вид. — И голос просто отменный, — добавила она, как-то опасно приблизившись. — Как ты сорвался на крик! Что-то личное? — вот уже рука её ложится мне на плечо.
— Не припоминаю, девушка, когда мы с вами успели перейти на «ты»? Я ведь даже имени вашего не знаю! — притворно удивляюсь, а сам потихоньку мысленно костерю бармена и начинаю подозревать нечто неладное.